А жизнь продолжается
Шрифт:
— Да. Только у нас в семье никто не крестился.
— Но он небось предлагал?
— Он об этом заговаривал. Но решил подождать до следующего раза, когда вернется.
— Значит, он собирается сюда вернуться? Только не знаю, как посмотрит на это консул, если я обо всем ему расскажу. — Август кивнул и поджал рот.
Молодой парень вразвалку проходит мимо, лицо у него бледное, возбужденное. Поравнявшись с ними, он бросает:
— Веселишься, как я погляжу!
Корнелия и сама побледнела как полотно, но Август ничего
— А борода у него есть?
— У кого? — спрашивает она растерянно. — У этого парня?
— Да я о проповеднике. Носит этот бродяга бороду?
— Мм… да, длинную.
— Само собой. Он из тех, кому лень бриться, вот они и ходят в скотском обличье. По мне, так пускай.
Корнелия поддакивает и смеется.
— А борода-то наверняка окладистая? — спрашивает не без иронии Август.
Корнелия снова смеется:
— Да нет, самая обыкновенная.
— Он молодой?
— Молодой? Нет.
Август чуть ли не приниженно на нее смотрит и говорит:
— Но уж помоложе меня?
— Не знаю. А сколько вам лет?
— О, я уже очень стар, — уклончиво произносит Август. — Старое корыто.
— Это вы на себя наговариваете! — мягко возражает она.
— Нет, просто называю вещи своими именами. Старое корыто! — Но презрение к бродячему проповеднику переливается через край, и он насмешливо спрашивает: — Выходит, он до меня даже и не дорос? Тогда мне охота знать, чего это и к кому это он тут подъезжал и подлещивался? Можешь передать ему, что он интересует меня не больше, чем вот эта самая трость. Ну и тип, да еще бороду отпустил! Шут гороховый, вот он кто, сопляк, петух распушенный…
— Нет-нет-нет, он совсем не такой!
— Такой-такой, насколько я понял. Только хвастать тут нечем. Мужчина должен быть в годах. Такого я теперь мнения.
— Да.
— Я просто обязан дать ему укорот, как ты на это смотришь?
— Я? Да он меня совсем не волнует.
— Вон как? — удивленно спрашивает Август.
— На что это вы намекаете? Мне он вовсе не нужен.
Август удивлен еще больше:
— Да, но… мне показалось…
Корнелия смеется, запрокидывает голову и смеется.
Август, как всегда, быстро смекает дело и говорит:
— Тогда пойдешь со мной в кино?
Она качает головой и спрашивает:
— Вы видели, мимо проходил парень?
— Парень? Ну, видел. Может быть, это он тебе нужен?
Она встала, ей нужно было убедиться, что парень далеко и не слышит. Вернувшись назад, она неожиданно сделалась словоохотливой и рассказала: да он ей не дает и шагу ступить. Пойдет она куда, на танцы или в собрание, он прямо с ума сходит. А сейчас он разозлился потому, что увидел ее с другим. Она ума не приложит, что ей с ним делать.
Август призадумался над тем, как многообразна и запутанна жизнь.
— Но скажи мне, — спросил он, — если тебе ни к чему проповедник, так на черта я из-за него переживаю?
Корнелия
Стало быть, Август промахнулся, да как еще! Ему стало до того досадно и горько, его как будто взяли всего и выпотрошили. Серебряное кольцо ровным счетом ничего не значило. Вот ты и остался с носом, Август, опять ты в дураках, и так оно каждый божий раз, ты ничего не смыслишь в любви, это твой недостаток, тебе остается лишь криво усмехнуться, заслышав шуточный рефрен похоронного марша.
— Что ж, — сказал он, — раз ты выбрала молодого, пригожего парня, Корнелия, тогда это большая разница. Тогда я умолкаю.
Но тут наступила ее очередь, оказалось, что именно об этом она и хотела поговорить с Августом.
— У нас с ним все так неопределенно, — сказала она.
— Вон что. Может быть, он тебе не так уж и по душе?
Она чуть помешкала. Потом покачала головой. Потом ударилась в слезы. О, многообразие и запутанность жизни! Дело было вот в чем: у нее есть другой!
Август онемел.
Так вот, с тем, другим, у нее все более определенно, только этот самый Хендрик не оставляет ее в покое. Она прямо и не знает, как быть. А сегодня он пришел и сказал, что застрелит их обоих.
— Стоп-стоп-стоп, погоди-ка. Кто сказал, что застрелит?
— Да Хендрик. Который сейчас проходил мимо.
— А другого как звать?
— Беньямин. Он из Северного селения. А теперь Хендрик собирается застрелить его и отправить на тот свет…
— Ну это мы еще увидим! — заявил Август.
— А что, он на это способен. Он ходил спрашивал совета у Осе.
— У Осе? Вот черт!
— Она много чего ему насоветовала, она давно на нас держит сердце и хочет нас извести. А все из-за того, что как-то раз она заявилась к нам ночью, а мы не могли ее приютить, с тех пор она злобу и затаила и делает все, чтоб нас извести. Она страх какая злопамятная. Горемычные мы, горемычные!
— Перестань, не волнуйся! — принялся утешать ее Август. — Да у него духу не хватит стрелять. А Осе я засажу за решетку. Это в моих силах. Я давно уже об этом подумывал.
Корнелия, всхлипывая:
— Благослови вас Бог! Я так и знала, стоит мне с вами поговорить…
Август сразу напыжился. И снова принялся ее утешать: ну что она такое забрала себе в голову, разве у Хендрика хватит духу стрелять? Сколько ему лет?
— Двадцать два, а Беньямину двадцать четыре.
— Быть тебе за Беньямином! — постановил Август. Ему страстно захотелось подняться в ее глазах, он решился открыться ей, благо момент был для этого подходящий: — Такой юной девушке не пристало сидеть и плакать! Посмотри на меня, разве я плачу? Я старое корыто — да-да, не отрицай, — и мало того что старое, но прямо-таки показательное, точь-в-точь как звезда, что пролетает по небу и исчезает, — и не думай мне возражать. Но я знавал другие времена, и какие!