А зори здесь тихие… В списках не значился. Встречный бой. Офицеры
Шрифт:
— На какой аэродром?
— На военный. Пожалуйста, побыстрее, меня ждут.
— Не, не пойдет так, — сказал извозчик, окончательно останавливаясь. — Повезу, а потом беды не оберешься. Кого возил, что видел. Ни к чему мне такие дела. Так что слазь, гражданочка, ищи другого дурака.
Пассажирка ни о чем не просила, но и пролетку не покидала. Извозчик недовольно оглянулся:
— Освобождай. Сказал ведь, не повезу…
И замолчал, столкнувшись с ее взглядом. В глазах не было ни слезинки, но столько
— Муж у меня… воюет, — почти беззвучно прошептала Люба.
— Но, милая!.. — заорал вдруг извозчик, и лошадь с места взяла рысью.
— Ну что, так и будем стоять, пока твоя мама не вернется? — спросила Маша.
Они по-прежнему мялись в коридоре. Но после этого вопроса Егор вздохнул и открыл дверь комнаты.
— Проходи.
Они вошли.
— Это моя комната, — пояснил Егор и ткнул пальцем в висевший на стене плакат с изображением танка. — А это — боевая машина на гусеничном и колесном ходу БТ-7.
Маша мельком глянула на танк и с чисто женским любопытством начала осматривать комнату.
— Знаешь, у меня тоже была отдельная… — начала было она, но тут же осеклась.
— Толщина брони — до пятнадцати миллиметров, — продолжал Егор, не обратив внимания на ее слова. — Наклон броневых листов…
— Это твой папа? — Маша показала на большую фотографию.
— Да. Экипаж — три человека. Мотор — триста сорок сил. Лошадиных, представляешь?
— Он не живет с вами?
— Кто?.. А! Он в командировке. Кончил академию — и сразу в командировку, здорово, правда? Но самое главное, он может двигаться и на гусеницах, и на колесах. На гусеницах он делает около семидесяти километров в час, а на колесах — целых сто десять. Представляешь? Теперь перейдем к вооружению. Пулеметно-пушечное вооружение танка состоит…
Маша, внимая Егору, вслушивалась и в себя, поэтому улыбка ее была загадочна. Егор догадался, что ей хорошо и без танка, и тихо вышел на кухню.
Здесь он развил бурную деятельность: разжег примус, поставил чайник и разбил тарелку.
— Хоть и говорят, что посуда бьется к добру, но ты все-таки лучше отойди. Только покажи, где мамин фартук.
Она смотрела с той же странной улыбкой, точно прислушивалась к голосу изнутри. И Егор тоже заулыбался, но почему-то несколько растерянно и даже виновато.
На небольшом военном аэродроме стоял двухмоторный самолет с неработающими двигателями. Перед самолетом метался Иван Варавва в военной фуражке, длинном и широком плаще без знаков различия, с букетом цветов в руке. Он без конца поглядывал то на часы, то на маленькое здание в дальнем углу летного поля, а за ним по пятам ходил летчик и безнадежно ныл:
— Товарищ комбриг. Ну товарищ комбриг…
— Помолчи, — резко сказал Иван.
— Нагорит ведь мне.
— Сказал,
— Есть, — уныло вздохнул летчик и полез по шаткому трапу.
А Иван продолжал метаться перед самолетом, все время поглядывая на единственную дверь, ведущую из маленького здания на летное поле, и полы плаща развевались как крылья от его резких разворотов.
Летчик выглянул в окошко кабины, пострадал, но решился:
— Скоро, товарищ комбриг?
— А, чтоб тебя!.. — Варавва остановился, посмотрел на часы, оглянулся на дверь маленького здания. — Седлай!..
— Есть седлать! — радостно отозвался летчик и исчез из окна.
Взревели моторы. Иван в последний раз посмотрел на домик вдали, вздохнул. Потом бросил букет на крыло самолета и начал подниматься по трапу.
Из дверей маленького здания выбежала Люба.
— Стойте! — кричала она на бегу. — Остановитесь!..
Иван оглянулся и быстро спустился на землю. Заглохли моторы.
Они встретились у трапа самолета.
— Что с Алексеем?.. — задыхаясь, выкрикнула Люба.
— С Алексеем?.. — оторопел Варавва. — Не знаю…
— Господи… — Люба вдруг приникла к его груди. — Я ведь думала…
Он поднял было руку, но так и не решился прикоснуться к ее плечам. Ни погладить волосы, ни обнять. Сказал виновато:
— Полчаса выдалось. Уговорил летчика завернуть.
— Простите, Ваня, — Люба вытерла слезы, улыбнулась. — Пролетом, значит? Спасибо. И куда же?
Он неопределенно пожал плечами и спросил:
— Как вы, Любочка? Как Егор?
— Я учусь в мединституте. Егор мечтает о танковом училище.
— Молодец.
В окно опять выглянул летчик.
— Все, товарищ комбриг. Не могу больше.
— Да. — Варавва подавил вздох. — Я тоже. Прощайте, Люба Трофимова.
Он опять не рискнул к ней прикоснуться, но она сама обняла его и поцеловала. А он стоял, опустив руки по швам.
— До следующего свидания, Ваня. И помните адрес: «Красная Армия, Трофимову».
Иван кивнул, поднялся по ступенькам, и трап тотчас же убрали. Взревели моторы.
— Помните, у меня никого нет, кроме вас!.. — вдруг закричал Иван, стоя в дверях. — Никого, Любочка, слышите? Никого, кроме вас и Алешки!
Самолет бежал по полю, набирая скорость. От ветра, поднятого винтами, по всему полю разлетелись цветы.
В самой большой комнате был накрыт стол. По всем правилам: стояли тарелки и тарелочки, рюмки и рюмочки, вазы и вазочки. И за всем этим великолепием, напряженно улыбаясь, сидел Егор.
Вошла Маша… Нет, не вошла: вплыла, как вплыло солнце на свидание к поэту, и Егор сразу засветился и засиял. На Маше был слишком большой фартук, что, впрочем, нисколько не мешало ей играть сейчас очень важную роль — роль хозяйки дома.