А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9
Шрифт:
– Он говорит, что это - все.
– ПУСТЬ ПРИНЕСЕТ ОСТАЛЬНОЕ!
– гаркнул Работодатель.
– Так ему и передай. И таким же вот тоном. Пускай в штаны поднавалит, Простатит Аденомыч неоперабельный!
"Простатит Аденомыч" - это была жемчужина дня, и Юрий с удовольствием поаплодировал, отдавая Работодателю должное. Однако Работодатель настроился уже на серьезный лад.
– Собирай писалку, - скомандовал он.
– Да пошевеливайся, я уже одет, как видишь.
– Секретку или обычную?
– спросил Юрий.
– Бери обе. На всякий случай. Обе пригодятся.
– Слушаюсь, командир, - сказал Юрий и принялся собирать регистрирующую аппаратуру.
А Борька-агент
В машине Юрий наладился подремать - расслабился, пристроив голову в щели между спинкой и стенкой, закрыл глаза и попытался думать о приятном. Как он идет в подвальчик "24 часа" и накупает там вкуснятинки для Жанки: карбоната, семги, осетринки горячего копчения... французкий батон... маслица "фермерского"... "икорки, понимаю"... И бутылку "бефитера", и швепс-тоник, разумеется... Пусть это у нас будет пир духа, подумал он со сладострастием. Вечер плотских утех и радостных возлияний... Только вот если клиент попадется нехороший, ничего из плотских утех не получится измотаюсь, как жесть на ветру...
– А что за клиент?
– спросил он, не раскрывая глаз.
– Не боись, не боись, - откликнулся Работодатель.
– Клиент нормальный. Большой говорун.
– Но при этом брехун?
– Надеюсь, нет. Иначе грош ему цена. Да и мне тоже, - добавил Работодатель самокритично.
– Действие происходит у него дома?
– Нет. Действие у нас развивается в стенах дома для престарелых и убогих имени господина Брызговицына. Слыхал про господина Брызговицына, Леонида Юрьевича? Долларовый мультимиллионер и благосклонный покровитель малых сих - бездомных собак, кошек, осиротевших крокодилов, а также окончательных калек. Феноменальная личность, но мы с ним не повстречаемся. Он сейчас в Дрездене, на ярмарке фарфора. А мы будем иметь откровенную и продолжительную беседу с господином Колошиным, Алексеем Матвеевичем. Алексей - божий человек. Это - фигура! Сам увидишь.
Они стояли на площади Победы и пропускали транспорт, движущийся во встречном направлении по Пулковскому шоссе. Пушистый, ласковый снежок сменился теперь свирепой крупой, ветер крутил ее столбом, и видно было в сереньком свете вяло помирающего денька, как опасно поблескивают наледи на асфальте, схваченном внезапным морозцем.
– И где это все будет у нас происходить?
– В населенном пункте Мотовилово.
– О, Мотовилово! Пуп земли русской.
– Нет, браток, - возразил Работодатель.
– Пуп земли это Большое Мотовилово, а мы с тобой едем в Малое.
Юрий снова закрыл глаза и расслабился. Малое так Малое. Хоть и вовсе Микроскопическое. Микро-Мотовилово - это звучит даже недурно. Макро-Мотовилово и Микро-Мотовилово... Еще часа три, подумал он. Ну, пускай четыре, и все кончится, и я дома, и можно будет на все наплевать. Лишь бы клиент не оказался тяжелым. Пусть это будет... пусть это будет достойный старый джентльмен, жаждущий, скажем, проследить судьбу своего не вполне путевого внука... Или, например, судьбу дочери, попавшей в сети организованного шантажа... Интересно, откуда у джентльмена из дома престарелых деньги, чтобы с нами расплатиться? "Мы фирма дорогая..."
– А кто он такой - этот твой Галошин?
– спросил он, не раскрывая глаз.
– Не Галошин, - сказал Работодатель наставительно, - и не Калошин, а Колошин. От слова "колоситься". "Раннее колошение хлебов"... Он секретоноситель.
– То есть?
– То есть лицо, которому известны сведения, оставляющие государственную тайну.
Услышав это, Юрий встревожился и раскрыл глаза:
– Еще чего нам не хватало! Зачем это тебе?
– Не боись, не боись. Все схвачено. Никто - ничего. На самом деле он у нас глубокий инвалид, бесконечно от всего далекий. Так что успокойся и дрыхни дальше. Нам еще пилить и пилить, а дорога - вон какая.
Дорога была - каток. Сумерки уже наступали - час между собакой и волком, встречные машины включали фары, и лед мрачно поблескивал в их желтоватом пока еще свете. Все, кто ехал навстречу, ехали медленно, не ехали даже, а ползли - пробирались осторожно, словно бы ощупывая ближним светом дорогу перед собой.
– Щас спою, - проговорил Работодатель напряженно, и Юрий тотчас же сел прямо, ухватившись для надежности за скобу над дверью. Дрянь дело, подумал он. Работодатель вроде бы даже и не совершал ничего, никаких заметных действий, только газку, может быть, чуть добавил, чтобы совсем уж не остановиться, но машину вдруг повело, она грузно завиляла и пошла боком-боком-боком, словно краб по камню.
– "Вечерело. Серенький дымок...
– затянул жалобным высоким голоском Работодатель, нежнейшими движениями руля выправляя занос, - ...таял в розовых лучах заката..."
Каждый раз, когда они попадали на трудную, непроезжую или опасную дорогу, Работодатель принимался петь и песни его всегда были в этом случае жалостливые, странноватые и, как правило, совершенно незнакомые.
– "...Песенку принес мне ветерок, милая, что пела ты когда-то..."
Вляпаемся сейчас в какой-нибудь "Мерседес", думал Юрий, окаменело уставясь в роскошные красные фонари впереди ползущей иномарки. Вовек не расплатимся... Или в нас кто-нибудь вмажется, мэн крутой. С тем же результатом... А в кювет не хочешь? Хорошие кюветы, многообещающие, двухметровой высоты... (И серые подслеповатые равнодушные домики по пояс в снегу, справа и слева от дороги. И заснеженные мерзлые деревца. О, этот свинцовый идиотизм деревенской жизни!..) Машину снова повело и снова без всякой видимой причины. Юрий еще крепче вцепился в скобу правой рукой, а левой уперся в Торпедо - для прочности. "Для прочности, для легкости и для удобства стекания крови", - пронеслось через сознание ни с того ни с сего, а Работодатель все тянул заунывно, все страдал, все жаловался: "Где ты и в каких теперь краях... я тебя так часто вспоминаю..."
Они ехали уже больше часа. Сделалось темно. Встречные огни слепили, а лед на дороге выглядел так, словно это была не дорога, а замерзшая река. Белая крупа поземки металась в лучах фар. Сзади чудовищный автобус-междугородник грозно и опасно нависал, сверкая огнями, повисел минуты две, а потом вдруг тяжело выдвинулся и угрюмо пошел на обгон. Юрий стиснул зубы. Давай-давай, железа много. Обгонялщик тоже мне нашелся... Автобус шипел и ревел, повиснув теперь уже слева, а Работодатель замолчал и совсем окаменел за рулем - он еле полз по самой кромке шоссе, не решаясь ни поддать газу, ни - упаси господь - затормозить.
Потом созвездие красных и желтых огней вместе с огромной кормой сухопутного дредноута, обросшей грязной снежной коростой, ушло вперед, повисело недолго рядом с приплюснутой (казалось от ужаса) иномаркой и окончательно погрузилось в ночь и метель.
– "Гвоздики алые, багряно-рдяные дождливым вечером дарила ты..." - с облегчением затянул Работодатель, несколько раздервенев душой и телом.
Эту песню Юрий знал, а потому с готовностью и энтузиазмом тут же подхватил вторым голосом:
– "А утром снились мне сны небывалые, мне снились алые в саду цветы..."