А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.9

Стругацкие Аркадий и Борис

Семь часов. Кто бы это мог быть? "Полковнику никто не звонит..." Оказалось - Тенгиз. Психократ. Он побаивался Тенгиза. С этой зверюгой свирепой следовало держать ухо востро. Этот не шутит и шутить не любит...

– Олгой-хорхой? Приветствую тебя.

– А, господин Психократ, лично? Ты еще жив?

– Не дождешься, Олгоша. Он же - Хорхоша. Слушай, ты Димку Христофорова давно видел?

– Сегодня видел. Отвратительное зрелище.

– Значит, ты в курсе?

– В курсе

чего именно?

– В курсе его проблем.

– Да. К сожалению. Всю жилетку мне своими соплями залепил.

– Понятно. Так вот имею тебе сообщить. Мы собираемся у меня завтра, в девятнадцать часов...

– Кто это - "мы"?

– Драбанты. Деды. Все.

– А я здесь при чем?

– Не п...и, Григорий! Это серьезное дело. Это нас всех касается. Сегодня - Димка, завтра - ты.

– Это ты не... это самое... Ради меня вы уж никак не стали бы собираться.

– Уверяю тебя, стали бы.

– Да вы же все меня терпеть ненавидите!

– Не преувеличивай, Олгоша. Не преувеличивай своего общероссийского значения. Ты человек малопривлекательный, это, блин, верно, но ты - один из нас, и никто этого обстоятельства пока не отменял. Да и не сможет отменить...

Проще было не спорить. Проще было - соглашаться, а потом делать по-своему.

– Ладно. Убедил. Я подумаю. В девятнадцать часов, говоришь? А завтра у нас что - пятница?

– Да. Завтра, у меня, в девятнадцать часов.

– Я подумаю.

– И не п...ди!

– Постараюсь. А ты - живи. Если получится.

– Я же тебе уже сказал, блин: не дождешься! Тенгиз положил трубку на рычаг осторожно, словно она была тончайшего фарфора, и шумно выдохнул через нос.

– Жуткий тип, - сказал он.

– Придет?
– спросила Ольга.

– Не знаю. Вообще он меня побаивается, так что, может быть, и придет.

– А ты его разве не побаиваешься?
– Она внимательно разглядывала себя в зеркале, будто видела впервые после долгого перерыва.

– Есть немного.

– Но почему? Я с ним как-то разговаривала по телефону. Вежливый. И совсем безвредный, если судить по голосу.

– Да. Но внешность обманчива, как сказал еж, слезая с сапожной щетки.

– Не пошли, пожалуйста. А какой у него талант?

– Он замечательно умеет ненавидеть.

– Значит, ваш сэнсей и ненависти учит тоже?

– Сэнсей никого и ничему не учит. Он только открывает ворота.

– Как-это-как-это?

– Человек смотрит и видит: перед ним забор. Или даже - стена. Каменная. А сэнсей говорит: вот дверь, отворяй и проходи...

– Ну?

– И человек проходит.

– А как же ненависть?

– Он вошел не в ту дверь. Это была ошибка.

– Сэнсей ошибается?

– Да. И не так уж редко. Он дал Гришке "Американскую трагедию", а Гришка вместо этого прочел "Путешествие на край ночи".

– Не понимаю.

– А никто не понимает. Сэнсей, думаешь, сам понимает? Хрена с два.

– Ты можешь без крепких выражений?

– Вообще-то могу, но зачем?

– По просьбе трудящихся.

– Слушаюсь. Голос трудящихся - голос божий.

– Расскажи лучше про этого своего Олгой-хорхоя. Что это, кстати, значит - Олгой-хорхой?

– Олгой-хорхой в переводе с монгольского значит "страшный червяк". Есть такая легенда, будто он водится в пустыне и убивает на расстоянии - то ли ядовитым газом, то ли электрическим разрядом.

– А при чем здесь твой Гриша?

– Слушай, княгиня, зачем тебе все это знать?

– Мне его жалко, - сказала Ольга.

– Вот тебе и на. Ты же его не видела никогда.

– Вот и расскажи.

– Он маленький, толстый, всегда небритый человечек с неподвижным взглядом. Очень неопрятный.

– С плохими зубами?

– Не помню. Кажется. Он не имеет обыкновения показывать зубы.

– И не улыбается никогда?

– По-моему, никогда. С чего это ему улыбаться? Он один как перст - ни родственников, ни друзей...

– Почему?

– Родственники все померли, а друзей он разогнал.

– Зачем?

– А как ты думаешь, приятно общаться с человеком, который при встрече всегда спрашивает: "Ты еще жив?". С изумлением.

– Не знаю. Наверное, неприятно. Но он же не всерьез это спрашивает?

– Откуда мне знать, может быть, и всерьез. Было время, он входил в компанию, но потом отошел. Просто перестал появляться. И звонить перестал. Сделался сам по себе. Сидит в своей каморке, как каракурт в норе, и читает чужие письма.

– Зачем?

– Хобби у него такое. Скупает старые семейные архивы. Бродит по свалкам, по разным помойкам, собирает старые письма. Как бомж. Если стоит дом, предназначенный к сносу, он тут как тут, наш Олгой-хорхой, с мешком и с фонариком... Спелеолог хренов.

– Ты его здорово не любишь, правда?

– А за что его любить? За то, что он всех нас ненавидит?

– Ну и что? Ты тоже всех ненавидишь.

– Неправда. Меня просто тошнит иногда. А вот он - да - ненавидит.

– Откуда ты взял?

– А вот ты приходи ко мне завтра - посмотришь.

Ольга сделала гримасу.

– Нет.

– Что - нет?

– Не приду. Мне с вами не нравится.

– Почему, кстати? Давно хотел спросить.

– Сама не знаю. Мне с вами жутко. Или противно. Или жутко противно.