Абсолютная альтернатива
Шрифт:
Итак, решил я, приступим. Начать, пожалуй, следовало с Алексеева, поскольку Командующий штабом являлся центральной фигурой во всей этой чехарде. Обежав линию генералов взглядом, я выделил его в толпе — по словам Фредрикса, он стоял среди прочих первым. В энциклопедииимелось и фото Алексеева, так что я узнал его без труда. Генерал был светел лицом, немного выше меня ростом (интересно, имелся ли хоть кто-то из генералов ниже царя?) и весь облик его казался необычайно мудрым и благолепным. Отчасти так оно и было, ведь Алексеев являлся не просто военным, а военным «профессором», руководителем Николаевской Военной академии и главным русским военным теоретиком, специалистом современной войны.
Открытый,
Молча он отдал честь.
— Рад приветствовать Ваше Императорское Величество, — негромко произнес он.
— Не ожидали, Государь, вы прибыли так неожиданно, — закричал стоящий рядом генерал-адъютант Кондировский.
— Здравия желаем! — заорал слева от него генерал-лейтенант Клембовский.
Я кивнул обоим генералам, но обратился все-таки к Алексееву, поскольку вопли его штабных офицеров меня мало интересовали.
— Звали, Михаил Васильевич? — спросил я. — Принимайте.
Спустя тридцать минут я сидел уже в здании Штаба. Со станции в сопровождении особ Свиты Николая Второго препроводили на проживание в императорский дворец, оказавшийся на поверку совершенно небольшим зданием — бывшим домом Могилевского губернатора. Со слов спутников я уловил, что на размещение в резиденции Николай обычно тратил несколько часов — в том числе на отдых и чаепитие. Спать хотелось жутко, однако, вопреки устремлениям своего «царского» тела, я заставил себя наплевать на привычки и заняться делами. Спустя пятнадцать минут после прибытия «во Дворец», я уже находился в здании Генерального штаба.
Строение Штаба выглядело удивительно незамысловато. Оно представляло собой неприметный двухэтажный кирпичный домик, с отштукатуренными стенами, выкрашенный в охру, с покатой крышей и рядами высоких сводчатых окон с маленькими форточками и белыми деревянными рамами. То был совершенно заурядный архитектурный проект, по которому строились сотни доходных зданий на улицах Питера и Москвы, Рязани или какого-нибудь Новониколаевска в далекой Сибири. Домишко выглядел очень уютным — жилым. Он походил именно на обычный многоквартирный дом, а не на сосредоточение высшей военной власти, откуда отдавались распоряжения многомиллионным армиям гигантской державы.
Когда я зашел внутрь, корпящие над картами офицеры, не ожидавшие столь скорого визита своего Императора, встали. Дежурный офицер препроводил меня в личный «царский» кабинет, где я потребовал себе командующего. Алексеев явился почти сразу же, поскольку, как сообщил дежурный, он располагался ниже этажом в переговорной комнате с радиотелеграфом. Я подумал было спросить, с кем переписывается мой старший офицер сразу после появления в Ставке монарха, однако в словесном потоке, в который погрузил меня руководитель штаба, это скромное желание затерялось.
Следующие десять минут Алексеев потратил на пространные излияния, заговаривая мне зубы и описывая общую обстановку на фронте. Говорил он много и со знанием дела, однако, в отличие от уютного штабного здания, его доклад не пробуждал во мне теплых чувств, ибо слова генерала не могли объяснить срочность вызова в Могилев. Между тем это был главный вопрос.
Войска на фронте стояли спокойно, брожений не замечалось, имелось недовольство умов и солдатские пересуды, но они, во всяком случае, не носили достаточной силы, способной повлиять на развитие военных действий.
Напротив! Положение фронтов заметно улучшились. Уже не случалось перебоев с поставками продовольствия как в начале войны, ситуация с вооружением и боеприпасами казалась несравнимой как с четырнадцатым, так и с шестнадцатым годом. В полном достатке имелись винтовки и ружейные патроны, возросло количество гаубиц, броневиков, пулеметов, и наконец-то сравнялся с германским наш орудийный парк. Был уже разработан план кампании на новый, 1917 год, который мы с союзниками должны были начать одновременно — на всех фронтах. Истощенная до невозможности, измотанная морской блокадой и израненная потерями германская армия была просто не в состоянии одновременно противостоять натиску Запада и Востока. Чуть позже, как следовало из дареной энциклопедии, командующий германской армией генерал Людендорф напишет в своих мемуарах про это время: «Наш разгром в 1917 году казался мне неизбежным». [1] Именно таковым, по данным энциклопедии, казался разгром Германии и мне. Мы уже почти дотягивались рукой до победы, касались ее подушечками пальцев! Но в чем же дело тогда?
1
Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М. 1924. С.14.
Еще раз, мысленно, я воспроизвел в памяти содержание срочной депеши, взывающей меня в Ставку полтора, нет, уже почти два дня назад.
«Его Императорскому Величеству
Государю Императору:
Дерзаю всеподданнейше доложить Вашему Величеству, что в связи с неотложными обстоятельствами СРОЧНО необходимо присутствие Вашего Величества в Могилеве.
Все.
Вопросы? О, у меня имелись сотни вопросов. Возможно, сам Николай Второй, оказавшись в подобной ситуации, не имел оснований для беспокойства. Но я-то знал, что ситуация «крайне критическая» и до крушения Империи осталось ровно пять дней. Информационный файл, подаренный мне Каином, не давал разъяснений, кто именно и зачем организовал это предательское выступление против власти, но между строк сухих текстов, составляющих основу моей виртуальной «шпаргалки», смысл читался легко. В сложившейся ситуации я был обязан прояснять такие вопросы!
Дождавшись, пока Алексеев замолчит, и не найдя в его словах ничего, что могло объяснить присланную в Петербург телеграмму, я решился спросить своего «старшего офицера» прямо.
— Вы не сказали, в чем срочность моего визита, — напомнил я.
Реакция генерала показалась более чем странной.
— Срочность есть, — спокойно ответил он. — Обстановка на фронте спокойная, Ваше Величество, тут вы правы. Однако темпы подготовки к весеннему наступлению требуют вашего присутствия. Есть много вопросов, которые нам следовало бы обсудить. К тому же… войска опечалены долгим отсутствием верховного главнокомандующего в Ставке.
Последняя фраза вызвала у меня усмешку.
— Интересно, Михаил Васильевич, каким образом вы определяете степень «опечаленности» войск моим отсутствием? Поступают сигналы от командующих фронтами, есть сообщения о бунтах, митингах? Может, двенадцать миллионов рядовых вам лично докладывают о своих печалях?
— Никак нет, — ничуть не смутился Алексеев.
— Тогда с чего вы решили?
Я сдерживался, но во мне начал медленно закипать гнев. Телеграмма — я вдруг почувствовал это поджилками — была прислана неспроста! Вероятно, сам Николай Второй никогда бы не снизошел до гнева на подчиненных (он никогда и не гневался), но я не являлся настоящим царем, и ситуация с возможным государственным переворотом, такая ничтожная вначале, стала вдруг казаться более запутанной. Генерал явно темнил.