Абьюз
Шрифт:
Зайдя в одну из туалетных кабинок и, чиркнув зажигалкой, я глубоко затянулся. Но не успел досмолить сигарету и до половины, как дверь в мужскую туалетную комнату распахнулась, со стуком ударившись в стену.
По кафелю затопали ноги. Судя по звуку, несколько человек.
Топ-топ-топ. Бух! – кого-то пихнули на пол, и он повалился, словно брошенный наземь мешок с картошкой. Потом раздались явственные звуки ударов. Целая серия. Судя по всему, жертву пинали ногами.
– Сволочь! Ты меня заложил! Ты сказал, что я списывал?! Я никогда не списываю! – рычал один голос.
– Ну, давай! Надери ему задницу! – подначивал другой.
– Я ничего не рассказывал! Я никому ничего не говорил! Клянусь вам! Не бейте меня! – испуганно звучал третий.
Я поморщился.
Когда сам кого-то третируешь, не видишь, как это смотрится со стороны. А смотрится паршиво.
Сколько их там собралось против одного ноющего слизняка?
Словно в ответ на мою мысль в голове зазвучал сердитый голос Ирис: «Ты легко ввязываешься в драку только потому, что знаешь – настоящей опасности для тебя нет».
Может она права, мать её?!
Опустив взгляд вниз, в просвете между полом и дверцей туалетной кабинки я насчитал три пары ног.
– Не бейте, только не бейте! – скулил с пола парнишка.
Нервный маменькин сынок, из тех, что никогда не могут постоять за себя сами и чаще всего становятся жертвами различных отморозков.
Я его не помню. Кто-то из вечно безликих ботаников, до которых обычно никому нет дела. Таким их мамаши вечно запрещают дружить с плохими мальчиками, потому что плохие мальчишки могут научить их ненаглядное детище очень нехорошим вещам. И всем этим глупым мамашам, пестующим своего сыночка, невдомёк, что однажды их усечка-пусечка попадёт в жестокий мужской мир, весь из себя такой нежный, ранимый и правильный. И будет там валяться на полу, облизывая подошвы чужих ботинок, потому что дорогая мамочка сделала всё возможное и невозможное, чтобы кастрировать своё ненаглядное чадо ещё в младенчестве.
Без тестостерона остаётся только на радужный парад идти.
Я услышал, как один из парней, фыркнул:
– Ладно, хватит.
Он протянул руку лежачему:
– Вставай, давай! Не бойся. Я ничего тебе не сделаю.
И когда жертва, осмелев, ухватилась за руку экзекутора, последний со всего маха заехал ему ногой в пах, выбивая сдавленный стон.
Ногой в живот это обычно больно. По опыту знаю.
А бить лежачего, сначала протянув ему руку?..
Щёлкнув задвижкой, я вышел из кабинки и, не вынимая сигареты изо рта, двинулся на парней.
Что б его! Это были негры!
Нет, ну я же честно не хотел развивать расовый конфликт? Да тот, что намечался теперь, был и не на расовой почве. Будь передо мной белые парни, они получили бы совершенно так же.
– Тебе чего? – развернулся ко мне черномазый.
Я, не сбавляя шага, медленно приближался к нему
Негр и не думал отступать. Мой рафинированный вид до определённого момента никому не внушает опасений.
– Тебе тоже хочется получить, урод! – толкнул он меня в грудь. – Что? Жить надоело?
Затянувшись поглубже, я медленно, со смаком, выдохнул сигаретный дым, заполненный сладостью марихуаны, ему прямо в лицо.
– Белый пидор! – выплюнул он, стараясь не сбавлять гонора, но по глазам было видно, он бравирует, пряча страх.
Второе белое облако медленно окутало его чёрную, как моя душа, физиономию.
Я намеренно его провоцировал. Потому что Ирис в чём-то была права. Мы не на равных. И никогда не будем на равных.
Но в этом нет моей вины.
Мне, правда, непонятно, зачем руководство школы решило обострить и без того глубокие противоречия, накапливающиеся последние годы, готовые в любой момент рвануть, как вулкан Кракатау, взяв в школу афроамериканцев?
Чего они хотели этим добиться?
Искусственно прививаемая толерантность как навязанная религия – от обоих рвёт радугой.
– Тебе повезло, белая мразь, что мне пора на урок. Я приду позже. И не один, а со стволом!
– А зачем тебе ствол? – усмехнулся я. – Своего собственного не хватает? – фыркнул я, уронив взгляд вниз. –Проваливай-ка лучше отсюда, пока я не заставил тебя вместо банана сожрать твой собственный член.
– Что ты сказал?!
– Сказал: пошёл вон. Ещё раз увижу, что ты посмел тронуть кого-то в моей школе, вырву кишки через твою задницу и намотаю на кулак. Понял?
– Ты кому посмел это сказать, урод?!
– Не хватает соображалки сообразить, что тебе? Предупреждаю, я больше не буду с тобой церемониться. Убирайся. И не смей вставать у меня на пути – со стволом или без, я тебя уделаю. Я предупредил.
Оборачиваясь и бурча себе под нос ругательства, негры ушли.
Я повернулся к всё ещё лежащему на полу, всхлипывающему парню.
– Поднимайся.
Он покорно встал.
– Спасибо, – шмыгнув носом, пробубнил, не глядя мне в глаза.
В отличие от его обидчиков он, похоже, отлично знал, с кем имеет дело. Он боялся меня больше, чем их.
– Нужно уметь постоять за себя, – холодно процедил я, в глубине души понимая, что домашнему ребёнку почти невозможно противостоять ребятам из банд.
Где-то и мои парни травят кого-то другого, так же грязно и мерзко притирая их спинами полы сортира. До сих пор я не имел ничего против. И вряд ли стану против в дальнейшем.
– Если они посмеют к тебе приставать, можешь обратиться ко мне, – бросил я ему, подмигнув, решив быть в кои-то веки добрым до конца.
Глава 8. Артур
С уходом Энджела мир, как обычно, потускнел, сделавшись предсказуемым, банально-скучным – неинтересным. В воздухе шлейфом продолжал витать запах одеколона.
Артур обвёл взглядом помещение: просто комната, в которой просто ночуют. Ни на одном предмете Энджел не оставил отпечатка своей личности.
Вот и с Артуром также – он просто ночует.
В их связи со стороны Энджала не присутствует ни сердце, ни его душа – лишь то, что ниже пояса: Артур не обманывался на этот счёт. После №-ного количества алкоголя и наркоты страсть Энджела била фонтаном во все стороны, без всякой конкретики, на его месте мог оказаться кто угодно, повернувшийся в тот момент под руку.