Абьюз
Шрифт:
Вместе с тем она жадно ловила каждое слово.
– Но однажды?.. – с сарказмом протянула она.
– Никаких однажды. Всё было не так. Я вовсе не собираюсь рассказывать тебе о нашем противостоянии, потому что его никогда не было. Хотя нет, вру! Всё-таки было.
Кинг нервно передёрнул плечами:
– Ладно, пусть будет «однажды» – однажды твой отец встретил твою мать, глупую дуру-кореянку. Со времени нашего знакомства с этой дамой всё никак не могу понять, что белый человек может найти в цветной?
– Вы ещё и расист, – с отвращением процедила Линда,
– Ну да! У меня много недостатков, – хмыкнул он. – Признаюсь, не люблю цветных, хрупких, нежных дамочек, что так по душе многим мужчинам. Насквозь лжива вся эта нежность, беспомощность и хрупкость. Твоя мать с первого дня знакомства напоминала мне маленьких песчаных змеек. С виду куда нежнее? На деле ядовитей нет. Да твой отец был бы жив и поныне, если бы не эта сука – твоя мать.
В мыслях Линды творился совершеннейший хаос. Рэй Кинг не делал тайны из своих пристрастий к мальчикам. Да о чём вообще говорить? Он не таясь лапал родного сына! Не потому ли он убил её отца, что приревновал его к матери.
Но значило ли это?.. Нет, не может быть! Только не её мужественный, сильный, честный отец!
– Мой отец и вы?..
– Мы никогда не были любовниками, – снял Кинг груз с души Линды одной фразой. – Только друзьями. И я любил его, по-настоящему ценил и уважал.
– У вас поворачивается язык говорить такое после того, что вы сделали с ним? Со всей нашей семьёй?
– Я говорю это потому, что это правда. Я любил твоего отца и ненавидел твою мать. Любовь к ней сделала его слабым. Из-за неё мне пришлось его… – Кинг сделал паузу, после которой голос его зазвучал тише и словно бы монотонней. – …устранить. А ведь я предупреждал эту курицу держаться от Элленджайтов подальше! Говорил, что это игра со смертью. Но она как помешалась – ничего не хотела слушать. Забросила собственных детей и носилась с этой тайной, как с писаной торбой. Интересно, что она хотела обрести? Какую Шамбалу? Твоя мать хотела чудес? Но на земле их являет лишь сатана.
– Всё это слова! Лишь слова!
– Если бы это были просто слова, – поиграл бровями Кинг. – Не знаю, зачем я скажу то, что скажу? Может быть для успокоения того, что некогда было совестью? Не то, чтобы выбора у меня тогда не было – он был. Но стоял весьма сурово. Твой отец – или моя сестра и наши с нею дети. Я выбрал семью, принеся в жертву друга. Мне правда жаль, что так случилось. Если бы твой отец не был тряпкой и вовремя поставил в определённые рамки твою мать, всё могло быть иначе.
– Не смейте!!! Не смейте так говорить о них!
– Ладно, не стану оскорблять дочерние чувства. Кстати (или не кстати?) тебя ведь наверняка интересует вопрос, почему, хотя бы из уважения к памяти моего друга, я не был с тобою мягок, а повёл себя как последний жестокий подонок? Ну, во-первых, я такой и есть. А во-вторых, Линда Филт, ты не похожа на своего отца. Вернее, ты состоишь из странной комбинации черт обоих родителей, но они сошлись в тебе не лучшим образом: храбрость и прямота Теда в сочетании с тупым, ослиным упрямством Лин. Прояви ты чуть больше гибкости, чуть больше мягкости…
– Пошёл вон!
Линда произнесла это до того, как осознала, что делает.
Лицо Кинга окаменело – просто маска Сфинкса. Но под холодной маской просвечивала пугающая, всепожирающая ярость голодного зверя, готового в любой момент с наслаждением растерзать жертву.
Это не пугало. И ни фига не возбуждало.
Линда просто хотела, чтобы Кинг убрался из её дома, чтобы не видеть его демонически-красивого и при этом, до тошноты омерзительного, лица! Не слышать его голоса!
– Я сделаю то, что ты хочешь, раз иного выбора ты мне не оставляешь. Я буду на тебя работать, буду шпионить, как последняя крыса, раз жизнь моей сестры напрямую зависит от этого. Но, сделай милость, избавь меня от созерцания того, как ты тут сидишь и пыжишься, пытаясь изобразить из себя козырного туза! Мы оба знаем, что это не так.
Рэй Кинг поднялся и не спеша подошёл к ней, зависая, подобно тёмной башне.
– Изобразить из себя козырного туза? А кто же я, по-твоему, если не он?
Линда и не подумала опускать перед ним ресницы, прямо глядя в красивые ненавистные глаза.
– Ты и без меня прекрасно знаешь – кто! Потому и пыжишься. Ты всего лишь шестёрка, Рэй Кинг, марионетка Фабиана.
Линда выплеснула фразу чуть ли не в одно слово, на одном дыхании
Кинг на несколько секунд застыл в неподвижности, будто изображал из себя статую Командора. Глаза его оставались невероятно-синими и ясными, на губах играла лёгкая улыбка.
– Как неразумно с твоей стороны вспоминать старые имена, о которых тебе знать не полагается.
Он обошёл кресло, в котором сидела Линда, встав за ним, облокотившись на спинку.
– Скажите честно, мисс Филт, бросая мне в лицо эту фразу, что вы чувствуете? Что творится в вашей, с виду умненькой, для взгляда, вполне приятной, головке? Не так уж трудно уловить ход ваших мыслей. Как любят писать многие современные авторши, характеризуя своих главных героинь: «Она была прекрасной, дерзкой и независимой»? Ну, так что, бросая мне в лицо оскорбления, вы видите себя такой – прекрасной, дерзкой и независимой? У меня для вас новость, милейшая. Со стороны вы не смотритесь прекрасной – вы смотритесь глупой.
Его голос утратил насмешливую мягкость, зазвучал с монотонностью автомата:
– Мы с вами не в романе. Я не прекрасный рыцарь, что станет благородно терпеть, пока дама загоняет ему под ногти шпильки своего остроумия. Или того, что кажется ей таковым.
Пальцы Кинга сжались на волосах Линды. Зажав её волосы в горсти, он рывком заставил её запрокинуть голову.
От боли у молодой женщины слёзы навернулись на глаза.
– Я могу, не напрягаясь, сломать тебе шею, – прошелестел Рэй. – Могу разбить в мелкое крошево из костей хорошенькое личико, затем вправить лицевые кости на место, зарастить без следа с тем, чтобы ещё раз повторить экзекуцию.
Кинг склонился так низко, что его ненавистное для Линды лицо оказалось совсем рядом. Она чувствовала его дыхание. Самодовольная улыбка скривила надменные, чётко очерченные губы:
– А могу вместо боли доставить тебе наслаждение, которое, в итоге, будет не чуть не меньшим насилием.
Он потянул её за волосы, принуждая встать иначе просто вырвал бы их с корнем.
Когда вторая его рука сжалась на горле Линды, впечатывая её в стену так, что боль в затылке расцвела острым цветком, она замерла, боясь пошевелиться – каждое движение сокращало дистанцию между ними.