Ацтеки. Воинственные подданные Монтесумы

Сустель Жак

Поэтому ацтеки и их соседи знали, что они находятся на стыке двух генеалогических линий: одна из них тянется к варварам, которые ни в коей мере не позорили их и чью воинственность они культивировали, а другая ведет к тольтекам, цивилизованному народу, сделавшему своим символом Кецалькоатля, родоначальника искусств и науки, защитника знаний.

Как наследники тольтеков они ставили себя на одну доску с теми народами, которые не были варварами, а были «людьми каучука и соленой воды (Ольмека-Уицтотин), которые живут в тех краях, где рождается солнце, и которых никогда не называют чичимеками». Особенно это относилось к племенам, которые жили в провинции Шикаланко (на юге современного штата Кампече) и которые, находясь между миром мексиканцев и миром

майя, состояли в дружеских отношениях с империей ацтеков, не подчиняясь ей.

Следовательно, в древней Мексике перед нами явный случай культурной солидарности, находящийся над политическими границами, явно сознательный союз, который принял традиционную форму тольтекского мифа. Можно добавить, что этот миф богат историческими элементами, смешанными с символическими фигурами. Индеец из Теночтитлана или Тецкоко, из Уэшотла или Куаутитлана считал себя не членом только данного племени или жителем данного города, а цивилизованным человеком, являющимся частью высокоразвитой культуры. Этим он противопоставлял себя не только чичимекам, оставшимся в кочевом, диком состоянии, но и простоватым отоми, и пополока, «говорящим на варварском языке», и тениме, «варварам, очень неуклюжим, глупым и неотесанным». Под этим понятием высшей культуры подразумевалось обладание определенными знаниями, занятия определенными искусствами, предписанный образ жизни и поведение, отвечавшее определенным заданным правилам.

Самообладание; хорошее воспитание; общественный строй

Культурный человек – это прежде всего тот, кто умеет владеть собой, кто не выставляет свои чувства напоказ, за исключением тех случаев, когда это принято, да и тогда только общепринятым образом, кто сохраняет надлежащую, сдержанную и корректную манеру поведения при любых обстоятельствах. То, что сейчас мы называем хорошим воспитанием, имело очень большое значение в глазах древних мексиканцев и как показатель качеств каждого человека, и как необходимый фактор общественного строя.

В высших слоях общества постоянное внимание, уделяемое достоинству, было тесно связано со стремлением выглядеть степенным, невозмутимым и даже смиренным; это было крайне важно для того, чтобы оставаться на своем собственном месте. Молодых воинов винили в том, что они «разговаривали самодовольно, хвастались, говорили слишком громко и грубо» – ahuiltlatoa, totoquauhtlatoa, tlatlaquauhtlatoa, quauquauhtlatoa, как изящно сказано в «Кодексе Флорентино».

«Никогда еще ни один тщеславный, самодовольный или шумный человек не был избран сановником; никогда в петльтале или икпалли не заседал ни один неучтивый, плохо воспитанный человек, грубый и дерзкий в речах, склонный говорить вслух все, что ему приходит в голову. А если вдруг случится так, что сановник пошутит неуместно или скажет что-нибудь легкомысленно, то тогда его назовут текукуэкуэчтли, что означает «шут». Ни один важный государственный пост ни разу не был доверен тщеславному человеку, слишком вольному в речах, или человеку, который валяет дурака».

Идеалом для аристократии была всецело римская gravitas [12] в личной жизни, словах и поведении наряду с очень высокой степенью учтивости. Позволялось, чтобы такие люди, как, например, ветераны, не соблюдали всего этого, и к их несдержанности в речах и поведении относились терпимо; но их держали подальше от высоких должностей. «Те, кого звали куакуачиктин, то есть мужчины, которые были слегка не в своем уме, но большие храбрецы на войне, или отоми атлаоцоншинтин (слегка сумасшедший отоми с бритой головой), были великими воинами, но совершенно непригодными для руководящих должностей». Истинно хорошо воспитанный человек должен был казаться «скромным, а не высокомерным, очень мудрым и рассудительным, спокойным и невозмутимым». Как сказал некий отец своему сыну: «И это должно быть истиной в твоем сердце перед лицом нашего бога (Тескатлипоки).

Не позволяй себе притворяться скромным, иначе тебя назовут титолошочтон (лицемер) или титланишикипиле (притворщик), так как наш господь бог видит, что в сердце, и знает все, что сокрыто».

12

Здесь: сдержанность (лат.).

Эта «скромность», которую, вероятно, можно было бы с большей точностью назвать гордостью, ограниченной самоконтролем, проявлялась умеренностью в удовольствиях («Не бросайся на женщин, как собака на еду»), размеренной манерой говорить («Говорить нужно спокойно, не слишком быстро, не слишком горячо и не слишком громко… придерживайся среднего тона, ни высокого, ни низкого; и пусть твои слова будут мягки и спокойны»), в осторожности («Если ты видишь или слышишь что-то неподобающее, сделай вид, что ты ничего не видел и не слышал, и веди себя тихо»), в добровольной готовности к подчинению («Не жди, когда тебя позовут дважды, откликайся немедленно с первого же раза»), в хорошем вкусе и сдержанности в одежде («Не будь слишком капризным в одежде или слишком дотошным… С другой стороны, не носи бедную, рваную одежду») и, наконец, во всем поведении человека.

На улице «ходи тихо, не слишком быстро, не слишком медленно… тех, кто не соблюдает это правило, называют ицтотомак куэкуэц, людьми, которые ходят, вертя головой во всех направлениях, как глупцы, без благородства или степенности; не ходи опустив голову, или склонившись набок, или глядя направо и налево, иначе скажут, что ты дурно воспитанный, необученный глупец».

За столом «не ешь слишком быстро или небрежно; не ешь маисовую лепешку большими кусками и не набивай себе рот, не глотай как собака, не рви лепешки на куски, не набрасывайся на то, что лежит на тарелке. Ешь спокойно, иначе над тобой будут смеяться. Перед едой вымой руки и рот; то же самое сделай и после еды».

Эти «наставления старших», уэуэтлатолли, составляли отдельную область литературы, имеющую свою собственную манеру изложения и стиль. Они показывают, какое, по мнению ацтеков, поведение подходило хорошо воспитанному человеку того времени. Уэуэтлатолли, сохранившиеся на языке нахуатль благодаря отцу Олмосу, дотошно и обстоятельно перечисляют все манеры, которые должны были стать присущими поведению молодого мексиканца знатного происхождения: как он должен был вести себя по отношению к людям, занимавшим более высокое, равное с ним и более низкое положение; как он должен был почитать стариков, показывать сострадание к несчастным, воздерживаться от легковесных слов и при всех обстоятельствах быть безупречно вежливым.

Например, вот таким инструкциям нужно следовать, если тебя пригласили на званый ужин в дом к важному человеку. «Озаботься тем, как ты входишь в дом этого господина, так как за тобой будут наблюдать незаметно для тебя. Войди почтительно, поклонись и произнеси приветствие. Не гримасничай во время еды, не ешь шумно и небрежно, как обжора; глотай не слишком быстро, а понемногу… Если пьешь воду, не втягивай ее с шумом: ты не собачонка. Не пользуйся всеми пальцами, когда ты ешь, а только тремя на правой руке… Не кашляй и не плюйся; постарайся не испачкать одежду кого-либо из гостей».

Эти правила этикета, которые так прочно внедрились в сознание индейцев, что даже в наше время они изысканно вежливы, были видны не только в жестах, позах и значении слов, но даже в оборотах речи. В языке нахуатль, тонком, богатом в средствах выражения, имелись уважительные частицы и даже уважительные спряжения. Суффикс – цин добавляли к именам людей, к которым хотели проявить уважение, к их титулам и к любому слову вообще, которому хотели придать оттенок почтительности или мягкости: Монтесумацин, почтенный Монтесума; тотацин, наш почтенный отец; ишпопойоцин, слепой, достойный сострадания.