Ад да Винчи
Шрифт:
Сначала Камаль держался настороженно, но, услышав имя Гвидо, оттаял и согласился отвезти незнакомцев в Каир.
Он выкатил из-за глинобитной хижины вполне современный джип и распахнул перед пассажирами его дверцы.
Едва джип отъехал от деревни, кончилась всякая растительность и любое, даже отдаленное подобие дороги. Вперед, насколько хватало глаз, протянулась бескрайняя песчаная пустыня. То же море, только куда более бесплодное и суровое, чем то, которое путники бороздили минувшей ночью.
Камаль вовсю жал на газ и лихо крутил руль, объезжая высокие
В этой бешеной гонке по пустыне было что-то от ночного полета на катере через море, от одного континента до другого. Та же бесшабашность, то же презрение к опасности.
– Смотрите! – Камаль махнул рукой вправо, в бескрайнюю пустыню. Маша проследила за его жестом и увидела на горизонте огромное сверкающее озеро, по берегам которой покачивались верхушки стройных пальм.
– Оазис? – спросила девушка.
– Мираж, – коротко ответил водитель.
Прошло еще полчаса, и слева на горизонте показалась узкая сверкающая полоса. Маша приподнялась на сиденье и указала на нее Камалю:
– Мираж?
– Шоссе, – отозвался тот и круто вывернул руль влево.
Джип стремительно пролетел последнюю песчаную перемычку и вылетел на гладкое шоссе, пустынное в этот ранний утренний час.
Скорость сразу увеличилась.
Через час с одной стороны от дороги показались невысокие тускло-коричневые горы, с другой – в монотонный пейзаж пустыни начали вклиниваться полосы темной земли, расцвеченные зеленью пышной растительности. Прошло еще около часа, и все пространство по сторонам шоссе зазеленело рощами, полями и садами: машина приближалась к благодатной нильской долине с ее тяжелой, плодородной землей, пять тысяч лет питающей многочисленное разноплеменное население Египта. На шоссе появилось много машин – шустрых стареньких легковушек и грузовичков окрестных крестьян и мелких торговцев, сверкающих темным лаком «Мерседесов» обитателей загородных вилл. Приближались окрестности Каира.
Шоссе плавно перетекло в оживленную городскую улицу. Справа промелькнули стройный легкий минарет, купол мечети, облицованный голубой глазурью, низкая темная ограда мусульманского кладбища. Вплотную к нему примыкали полуразрушенные, кое-как подлатанные ржавой жестью и фанерой лачуги. И сразу за ними – роскошная вилла с мраморным фронтоном, утопающая в прохладной зелени сада.
«Каир – город контрастов!» – вспомнила Маша забытое словосочетание. Вокруг нее действительно был самый настоящий город контрастов.
Слева между домами мелькнула тусклая зелень, и вдруг показался во всей красе Нил – медлительный, широкий, могучий, желтовато-зеленый, тысячелетие за тысячелетием несущий в море свои благодатные воды. По его спокойной глади проносились маленькие юркие моторки и плоскодонные парусные лодки, и он нес их с тем же безмятежным равнодушием, с каким за три тысячи лет до того нес быстрые финикийские галеры и погребальные ладьи
Вдали промелькнули знакомые по многочисленным альбомам и рекламным плакатам силуэты мечети Султана Хасана и соседствующей с ней Аль Рифаи.
Наконец машина выехала на широкую аллею, с двух сторон обсаженную пальмами.
– Египетский музей, – объявил Камаль, припарковав джип около высокой ограды.
Он получил свои деньги и тут же укатил прочь, не ответив на слова прощания и не оглянувшись.
– Добро пожаловать в Каир! – вздохнул Старыгин и с любопытством огляделся по сторонам.
– Что вы все время, вздыхаете? – не выдержала Маша.
– По привычке. А что вы все время огрызаетесь? – отбил мяч Дмитрий Алексеевич. И не нужно ко мне цепляться, я так же устал и голоден, как вы.
Разумеется, он был прав, но Маша не стала извиняться за грубость – обойдется.
– Мы напрасно теряем время на бесполезные разговоры! – воскликнула она, оглядевшись по сторонам.
– Напротив, у нас еще больше часа до назначенного срока. Насколько я помню, та дама в Риме говорила, что она передаст дневник в половине третьего. Откровенно говоря, не думал, что мы успеем вовремя. Наши друзья-контрабандисты побили все рекорды скорости.
– Мы пока еще ничего не сделали, – сказала Маша из чистого упрямства.
На площади перед музеем роились толпы туристов. Слышался шум и разноязыкий говор. Перед входом в музей вытянулась довольно длинная очередь.
– Постойте-ка! – Маша потянула своего спутника чуть в сторону, где разложили свои товары торговцы различными сувенирами. Вы что, так и собираетесь идти искать ту самую статую? Здесь мы слишком бросаемся в глаза...
Она выбрала у маленького араба, похожего на жука, клетчатый платок, так называемую «арафатку». Многие мужчины покупали ее, чтобы защититься от палящего солнца.
– Держите! – Маша протянула Старыгину большие темные очки, а себе вытащила из груды разноцветных материй бирюзовый полупрозрачный платок, в какой арабские женщины заматываются, оставляя открытыми лишь яркие глаза.
Араб откровенно загляделся на ее зеленые глаза, засмеялся и тоненькой ручкой, и вправду похожей на жучиную лапку, указал на кожаную куртку.
– Он прав, – с неудовольствием сказал Старыгин, – вряд ли вы в таком наряде сойдете за правоверную арабскую женщину. Еще больше будете бросаться в глаза.
Маша схватила футболку с традиционным изображением задумчивого верблюда и переоделась тут же возле лотков. В общей сутолоке никто этого не заметил, кроме араба, тот же пришел в такой восторг, что едва не повалился на спину, дергая ручками, отчего стал еще больше похож на жука.
– Выпейте воды, – холодно посоветовала Маша Старыгину, – что-то вы побледнели.
И пошла вперед ко входу в музей.
"Что я делаю тут, в этой жаркой и чужой стране, без денег, без документов и без дальнейших перспектив? – уныло думал Старыгин, едва поспевая за Машей.