Ад да Винчи
Шрифт:
– Как можно что-то «жарко ронять»! – возмутилась девушка. – У деда явно было неважно с грамматикой!
– А может быть, весь вопрос в запятой! – прервал ее Старыгин. – Знаете эту фразу – «Казнить нельзя помиловать»? От того, куда поставить запятую, полностью меняется смысл предложения! Так и здесь, может быть, профессор имел в виду «Стрелы, разящие жарко»!
– И что это такое?
– Гомер называл так солнечные лучи!
– Ну и какой же смысл вы во всем этом видите?
– Честно говоря, пока не знаю.., в стихотворении упомянуты три пирамиды Гизы. «Самый высокий» –
– Может быть? – передразнила спутника Маша. – А я-то думала, что вы все на свете знаете! А при чем здесь чаепитье и прислужники?
– Не знаю.., на многих египетских рельефах и настенных росписях изображены прислужники фараона, но вот чаепитье – это совершенно не свойственное древним египтянам занятие! Сейчас местные жители пьют чай, особенно красный, но их далекие предки не были знакомы с этим напитком...
– В общем, я поняла, что нам нужно ехать в Гизу. Там, на месте, мы что-нибудь придумаем!
Три огромные пирамиды громоздились посреди каменных осыпей своими серыми, источенными временем боками. Полные таинственности усыпальницы древнеегипетских царей неодолимо влекли к себе на протяжении тысяч лет как античных путешественников, так и современных людей.
Вокруг пирамид толпились яркие, разномастные группы туристов со всех концов света – сдержанные, медлительные скандинавы, шумные американцы, юркие миниатюрные японцы. Все то и дело прикладывались к пластиковым бутылкам с водой, необходимым на беспощадном египетском солнцепеке, торопливо щелкали фотоаппаратами, ловили в объективы телекамер одно из семи чудес света – пирамиды, величественных бедуинов в длинных балахонах и белоснежных чалмах, невозмутимых верблюдов в яркой сбруе, увешанной разноцветными кистями и бронзовыми колокольцами.
Здесь, возле пирамид, нищие были не такими, как в любой другой туристской Мекке. Они не сидели на земле с шапкой на коленях, не толкались среди туристов с протянутой рукой.
Египетский нищий подъезжал к иностранцам на верблюде, свешивался сверху с протянутой рукой и величественно произносил:
– Мани! Мани! – как будто не просил подаяния, а требовал законно причитающуюся ему дань.
Но большая часть кочевников пустыни не просила милостыню, а честно (или почти честно) зарабатывала деньги, предлагая бесчисленным туристам сфотографироваться рядом со своим верблюдом или прокатиться на нем.
В этом бизнесе тоже были свои маленькие хитрости. Толстая веснушчатая американка, прельстившись такой экзотической прогулкой, заплатила бедуину пять долларов, тот скомандовал, и верблюд послушно опустился на землю, дав возможность туристке с удобством устроиться на высоком, обитом красным бархатом седле. Верблюд неспешным шагом обошел вокруг пирамиды Хеопса и остановился на прежнем месте. Американка всеми доступными ей средствами принялась объяснять погонщику, что хочет слезть, спуститься на землю, но бедуин невозмутимо стоял рядом, делая
– Глядите! – Старыгин указал вдаль. – Там, на другом берегу Нила, заброшенные каменоломни. Оттуда десятки тысяч рабов добывали камень для строительства и ждали осенних разливов Нила, чтобы переправить эти миллионы тонн на противоположный берег.
Маша и Старыгин, смешавшись с шумной группой американцев, подошли ко входу в пирамиду. Американцы переговаривались, выясняя, кто пойдет внутрь, а кто не пойдет.
– Внутри пирамиды очень плохая экология! – вещал сухопарый господин лет шестидесяти в шортах и выгоревшей футболке, Тем, у кого проблемы с сердцем или сосудами, посещать пирамиду не рекомендуется! Я вам это говорю как врач!
– Джордж, но ведь вы стоматолог! – попыталась возразить сухонькая старушка в элегантной соломенной шляпке.
– Ну и что, – ответил тот без тени смущения. Стоматолог – это тоже врач!
– Дмитрий, смотрите! – шепнула Маша, схватив своего спутника за руку.
Среди толпы туристов медленно пробирался очень высокий, необычайно худой человек в черной рубашке, неуместной в этом тропическом климате. Его лицо было узким и сухим, его наполовину закрывали большие черные очки и низко нахлобученная черная шляпа с опущенными полями.
– Это он, тот самый человек! – шептала Маша, теребя руку своего спутника. – Тот самый, который преследует нас еще с Петербурга! Тот, которого мой покойный друг сфотографировал тем вечером возле пропавшей картины в Эрмитаже! Тот, кого мы видели в подземелье! Это Азраил!
Черный человек внимательно огляделся по сторонам и ненадолго снял очки. Всякие сомнения отпали: на ярком египетском солнце пронзительно сверкнули два разных глаза – зеленый, как полуденная морская вода, и карий, точнее, янтарно-золотой.
Неожиданно на площадке возле пирамиды наступила кратковременная тишина. Говорливые туристы замолчали, словно задумавшись о смысле жизни. Маша удивленно оглянулась.
Бедуины, минуту назад просившие подаяния или красноречиво предлагавшие туристам свои нехитрые услуги, торопливо расходились в стороны, ведя в поводу своих величественных верблюдов.
Мгновение тишины прошло, американцы снова загалдели, отстаивая достоинства и недостатки пирамид, но бедуины исчезли, как будто их сдуло горячим ветром пустыни.
Черный человек тоже куда-то исчез, как будто провалился сквозь землю. Маша приподнялась на цыпочки, чтобы найти его среди разноязычного человеческого моря, но вокруг были только светлые легкие костюмы и шляпы.
– Мисс, – раздался вдруг совсем рядом с Машей негромкий голос с сильным акцентом, хотите увидеть восьмое чудо света?
Маша испуганно оглянулась и увидела бедуина. В отличие от своих соплеменников, он был облачен не в белый или цветной, а в черный балахон, и чалма на его голове тоже была черного цвета.