Ад уже здесь
Шрифт:
— Ну все, достал, — прорычал демонстративно громко Васнецов, передергивая затвор автомата.
— А так нечестно, — послышался насмешливый голос из темноты.
Николай почувствовал, как гора свалилась с плеч, когда он понял, чей это голос.
— Илья? Это ты? Что ты здесь делаешь? — спросил он.
— Этот вопрос следовало бы задать тебе, блаженный, — последовал ответ, и Васнецов наконец разглядел черный силуэт человека в военно-морской шинели, идущего к нему.
— Ты что, с самого начала за мной следил?
— Разумеется. Не надо быть гением и провидцем, чтобы понять, что тебя взбудоражило известие о наличии в этом городе метрополитена. А уж то, что тебя твой морлочий инстинкт потащит в это подземелье, и вовсе очевидно. — Крест подбрасывал на ладони очередной снежок, который
— Так значит, Варяг в курсе? — раздосадованно покачал головой Васнецов, стряхивая с себя снег.
— Конечно. Когда я предложил всем поспать и отложить дела до утра, я объяснил ему свои подозрения на твой счет и сказал, что эта прогулка может быть полезна в нашем деле. Поэтому мы все якобы очень быстро уснули. На самом деле дали тебе поскорее уйти.
— И чем эта прогулка может помочь? — поморщился Николай, осознав, как сильно его, что называется, развели товарищи.
— Пошли. По дороге объясню. — И Крест пошел дальше, удаляясь от убежища, где остались Вячеслав и Варяг.
— Погоди! — Васнецов засеменил вслед за ним. — Разве мы не идем обратно?
— Нет, конечно. Иначе какой во всем этом смысл?
— А куда мы идем?
— Туда, куда нас манит этот зов. И я очень сильно подозреваю, что это местное метро.
— Так ты тоже чувствуешь потребность идти туда? — удивился Николай.
— Разумеется, — кивнул Людоед. — И вот что интересно: это ощущаем только мы двое. На остальных это не действует. Остальные люди глухи к этому зову.
— Так что это может быть?
— Я думаю, что это тот самый «генератор чудес», про который я рассказывал. Помнишь? Припоминаю ощущения, что он давал. Только этот, если, конечно, я не ошибаюсь в том, что это тот самый генератор, настроен иначе. Ну а если это «генератор чудес», то где ему быть, как не в метро? Это ведь наиболее вероятное место скопления огромной массы перепуганных людей в случае ядерного нападения. Но то, что никто из обычных людей не ощущает его воздействия, говорит о том, что его как-то перепрограммировали.
— А зачем?
— Чтобы изгнать из города и из подземелий этих огромных крыс. Прямо как флейта из сказки. Думаю, что черновики не химическим оружием от них избавились, а именно излучателем пси-волн. Следовательно, они им овладели. Нашли в метро, научились использовать и тому прочее. Вот мы по этому зову и вычислим и базу черновиков, и генератор их и в итоге до машин доберемся, если ты еще не решил отказаться от миссии по уничтожению ХАРПа. Тогда справимся и без тебя. — Крест усмехнулся.
— Это почему еще? Почему без меня?! — возмущенно воскликнул Николай.
— Не ори. Кто-нибудь услышит. Ночью слышимость лучше, чем днем.
— Так почему без меня? — повторил он вопрос уже тише.
— Потому что ты считаешь, что дети не должны рождаться, а слепым нет смысла жить и людям нет смысла за ними ухаживать, — ответил Людоед.
— Что? Погоди… Про детей я понял, а про слепого как ты угадал?
— Послушай, — перебил его Илья. — Мы, люди, живые существа, наделенные разумом и имеющие творческий потенциал и тягу к развитию и совершенствованию. Да, у нас еще странный инстинкт саморазрушения и дикие предпосылки к деградации, но это тот хаос, что правит миром, и та борьба, в которой рождаются победы над всеми препятствиями и над самими собой, в конце концов. Таковы правила игры, которая зовется жизнью. Или мы боремся всю жизнь. Или мы сдаемся, и тогда нам конец. А что до смерти, то она лишь очередной рубеж в перевоплощении, ибо один мудрый человек сказал, что жизнь — это лишь мгновение между двумя бесконечностями. Но сама суть жизни — это ее продолжение в новых поколениях. Это перенос знаний и информации во времени.
— Я не понимаю, — вздохнул Николай.
— Неудивительно, — хмыкнул Крест. — Видишь ли, человек насыщен мыслями. Эмоциями. Фантазиями. Рациональное мышление сродни математическим формулам, и мысли, что кратчайшее расстояние между двумя точками всего лишь прямая, а не дорога, вокруг которой могут расти, скажем, деревья или вдоль которой могут раскинуться деревушки с уютными
— Я все равно ничего не понимаю. — Васнецов мотнул головой.
— Ты слышал о городе Припять?
— Нет.
— А о Чернобыле?
— Да. Слышал, — кивнул Николай.
— Ну так вот. Я там был за несколько лет до войны. В Припяти. Это городок рядом с Чернобыльской станцией. Такой, вроде вашего Надеждинска. Был я там… ну, скажем, по долгу службы. Жутким местом мне он показался тогда. Мертвый, заброшенный город. Я ведь не знал, что скоро все города будут еще хуже. Разрушены, а не просто покинуты, и покрыты снегом. Но тогда мне Припять показалась самым страшным местом из тех, где я мог бы побывать. Но мнение изменилось довольно быстро. Я вошел в один заброшенный дом. На пятом этаже в пустой комнате из бетонного пола росла молодая березка. Видимо, зерно ветром занесло в трещину и оно пустило корни. И эти ее корни медленно, год за годом, пробивались сквозь непобедимый бетон и арматуру, опутывая мертвый камень своей живой паутиной корней. И тогда я осознал, что жизнь возьмет свое при малейшей возможности. Даже самый маленький, призрачный шанс она, в отличие от разумного человека, ни за что не упустит. И в этом сила и величие живой природы. Только тогда я понял, что в этом мертвом городе щебечут птицы. Что в заброшенных окрестностях множество животных, даже редкие виды, которые воспользовались отсутствием людей, чтобы восстановить свою популяцию. И несмотря на трагедию, что постигла тогда жителей этого города, в этом буйстве живой природы на бетонных плитах, в этой рвущейся сквозь асфальт траве и цветущих одуванчиках был великий оптимизм торжества жизни над смертью. Во время Второй мировой войны в Северной Атлантике прекратилось рыболовство, ибо корабли там подвергались смертельной опасности нападения немецких подлодок. После войны выяснилось, что в тех краях небывалое количество рыбы. Она множилась тысячекратно, пока люди убивали друг друга, пуская на дно караваны судов. Это торжество жизни. Это намек на то, что люди могут уничтожить сами себя, но тогда природа возьмет свое. Она будет побеждать вопреки любым рациональным расчетам и логичности смерти. Именно поэтому рациональный расчет тут неуместен. Именно поэтому, если есть возможность и желание иметь детей, то надо их рожать, стараясь уменьшить риски их болезней. И вкладывать в них не знающую рациональности и расчета любовь. Растить их, даря им знания и воспитывая в них одну простую мысль: надо не стараться победить природу, провозгласив себя, человека, царем этой самой природы, а искать пути гармонии с ней. И тогда человек обретет то самое бессмертие жизни, даже при всей неизбежности телесной смерти. Но все это, возможно, будет, если остановить ХАРП, который может уничтожить всю планету, не дав уже никаким проявлениям жизни никакого шанса. Теперь понимаешь?
— Кажется, да. Но странно слышать это от тебя, уж извини. Законченный циник и жесткий человек говорит такое… Даже в голове не укладывается.
Людоед усмехнулся, повернув голову и взглянув на Николая.
— А жизнь вообще полна парадоксов, в том-то и вся прелесть. Вот тебе самый простой парадокс. Мы, два существа, люто ненавидящие людей, хотим спасти этих самых людей и готовы пожертвовать ради этого и людьми, и собой. Разве нет? Парадокс? Парадокс! Так что умение контролировать свои эмоции еще не значит полностью их исключить из своего разума. Но если мыслить ты будешь без всякого отсутствия эмоций как признаков живого разума, то ты просто придешь к простому умозаключению, что жизнь сама по себе иррациональна, а значит, ее не должно быть.