Ад
Шрифт:
– Ладно, – проворчал Родислав. – Наверное, ты права. Зови их сюда, я им объявлю свое решение.
Ему хотелось быть царем и повелителем, милостиво раздающим подарки. Люба позвала Дениса и Юлю, которые вошли с улицы порозовевшие, с сияющими глазами. Выслушав Родислава, Юля бросила на Любу благодарный взгляд, а Денис подкатился на кресле к отцу и обнял его.
– Спасибо, папа. Ты даже не представляешь, что это для нас значит. Когда можно переезжать?
– Я распоряжусь насчет машины, собирайте вещи, а завтра переедете.
Ребята радостно кинулись в комнату Дениса, а Люба убрала со стола, поменяла скатерть с белоснежной на клетчатую и стала накрывать чай со сладкими пирожками.
– Родинька, а давай съездим к Лельке в Лондон, – предложила она.
– Когда?
– Да вот прямо сейчас. Не сегодня, конечно, – Люба улыбнулась, – но в ближайшее
– Но мы же были у нее недавно.
– В декабре, перед католическим Рождеством. А я соскучилась.
– Ну, не знаю, не знаю, – он неодобрительно покачал головой. – С чего вдруг?
– Родинька, пожалуйста, – умоляюще проговорила Люба. – Сделай мне подарок. Считай, что это на Восьмое марта. Или на день рождения.
– Твой день рождения уже прошел.
– Но ты мне ничего не подарил, – заметила она.
– Да, правда… Ну, хорошо, займись билетами, отелем. Что у нас с визами?
– У нас с тобой мультивизы до конца апреля, и в них есть еще неиспользованные восемь дней.
– Так ты что, хочешь лететь в Лондон на все восемь дней? Я не могу, у меня много дел.
– Ну хотя бы на пять, Родинька.
– На три, – отрезал он. – Или лети одна. А кстати, это мысль, – Родислав оживился. – Зачем я тебе? Ты прекрасно побудешь с Лелькой неделю, а я останусь и займусь делами.
– Хорошо, – согласилась Люба, – я полечу одна, если ты меня отпускаешь.
Она уже приняла решение. Сначала она съездит к Леле, повидается с ней в последний раз. Пусть дочь увидит ее, пока она еще нормально себя чувствует и более или менее прилично выглядит. Пока еще болезнь не видна невооруженным глазом. Она побудет с Лелей, наговорится с ней, насмотрится на нее. В последний раз. В следующий раз Леля увидит мать только в гробу. Конечно, Лелька не очень-то стремится с ней разговаривать и проводить время вместе, у нее своя жизнь, работа, друзья, у нее есть мужчина, который с ней живет. Нынче официальные браки не в моде, люди годами живут вместе «просто так», даже детей заводят, а отношения все равно не оформляют. Люба понимала, что ее приезд не обрадует дочь, она будет Леле в тягость, но все равно не могла отказаться от этой поездки. Жить она будет в отеле, чтобы не стеснять Лелю и ее бойфренда. И что она будет делать в Лондоне одна целых восемь дней? С Лелькой можно будет видеться только по вечерам, да и то… У ее дочери насыщенная жизнь, в которую никак не вписываются восемь проведенных дома вечеров подряд. Лелька начнет нервничать и злиться на мать либо потому, что ей придется отказаться от привычного времяпрепровождения, либо потому, что она будет проводить вечера как привыкла и знать, что мать сидит одна в гостинице, и чувствовать себя виноватой. Нет, пожалуй, идея никуда не годится. Надо ехать на три дня, этого достаточно. А что делать днем, если Леля работает? Слоняться по улицам? Шопингом не займешься, в этом теперь нет смысла, новые вещи Любе уже никогда не понадобятся. Если только купить что-то для Родика…
– Знаешь, Родинька, ты, пожалуй, прав, мне совершенно нечего делать в Лондоне целую неделю. Поедем вместе на три дня. Повидаемся с Лелькой, погуляем с тобой по городу, купим тебе запас новых сорочек, носков и галстуков. Как тебе такой вариант?
– Годится, – кивнул Родислав.
Перспектива сделать покупки в престижных магазинах Лондона его явно вдохновила. Ну и хорошо, подумала Люба. Они съездят в Англию, она мысленно попрощается с дочерью, а потом, после возвращения, когда ей назначат день операции, она все расскажет Родику. Не следует портить ему поездку, пусть у него будет хорошее настроение, пусть он с удовольствием походит по дорогим магазинам. Это будет их последняя совместная поездка. Это будут последние дни, когда можно будет хотя бы притвориться, что все в порядке.
В этот вечер Люба, против обыкновения, не занималась ни уборкой, ни стиркой. Она внезапно поняла, что ей все равно, насколько чисто в доме. Не может она сегодня тратить на это время, его осталось так мало, так ничтожно мало… Она вспомнила, как Родислав сидел за столом, как ел, как резко отодвинул тарелку, как не хотел, чтобы Денис с Юлей жили в их московской квартире, вспомнила свою неприязнь к мужу в этот момент и вдруг подумала: «Я уйду, а он останется, такой сытый, такой довольный, такой богатый. Такой спесивый барин. Когда он узнает, чем я больна, он начнет сторониться меня, будет брезговать даже прикоснуться ко мне. Ему не понравится, что я слабею, что не могу ухаживать за ним так, как раньше, как он привык, и еще больше ему не понравится, что я сама буду нуждаться в уходе. Его все это будет раздражать – и моя немощь, и запах лекарств, и все прочее. Он будет злиться на меня за то, что я умираю. Все это никак не соответствует его представлениям о богатом, успешном и благополучном бизнесмене и его счастливой семье. Может быть, он окажется настолько слабым, что бросит меня, как только узнает, что я умираю. Может быть, мне уйти в хоспис, чтобы избавить Родика от страданий рядом с умирающей от рака женой… Господи, ну почему я все время думаю о нем, вместо того чтобы подумать о себе?! Это же я умираю, я, я! Я, а не он. Это обо мне надо сейчас думать, а не о нем. С ним-то все в порядке, он здоров и, бог даст, будет здоров еще много лет. Он не любит меня уже очень давно, и ему станет только легче, если я умру. Он сможет жениться на молодой женщине и наслаждаться любовью и богатством. А я уже ничего не смогу в этой жизни, которой осталось так мало. Я ненавижу его, его самодовольство, его самоуверенность, его барственность, его амбиции… Боже мой, откуда такие мысли? Как я могла даже про себя произнести эти слова? Неужели я действительно его ненавижу? Да нет же, нет, я его люблю, я всю жизнь его любила. Я столько сделала ради этой любви, столько перетерпела… И что? Зачем все это было? Чтобы вот так, за несколько месяцев сгореть в шестьдесят два года? Какой глупой и бессмысленной выглядит жизнь, когда понимаешь, что она заканчивается, какой короткой и неправильно прожитой, какой до слез жалкой и ущербной… Все время кажется, что впереди еще много времени, и можно все успеть, и все наверстать, и доделать все недоделанное, и испытать все неиспытанное, и так бездарно тратится время на всякую ерунду. А потом выясняется, что ты уже ничего не успеешь, не наверстаешь, не испытаешь и не доделаешь, потому что времени не осталось. У Родислава время есть. А у меня его уже нет. Но почему я? Почему?»
Ворон захлебывался слезами и сморкался в крыло. Камень удрученно молчал. Да и что тут скажешь? Такого поворота он никак не ожидал. Он все надеялся, что вот-вот из Лондона вернется Леля с мужем, желательно беременная, и Денис с Юлей останутся навсегда в семье Романовых, и снова у Любы и Родислава будет полная семья с детьми и внуками. Камень хорошо помнил самое начало, когда они только присматривались к будущим героям, и Ворон рассказывал о загородном доме, где за большим столом сидят не то двенадцать, не то десять человек «в возрасте от двадцати до шестидесяти», в том числе Люба с Родиславом, и все ждал, когда же настанет черед этого чудесного эпизода, чтобы можно было порадоваться. А теперь, похоже, все будет выглядеть совсем не так.
– И что дальше было? – осторожно спросил Камень.
– Они съездили в Лондон, повидались с Лелей. Леля что-то учуяла, она же у них чувствительная, даже была с матерью более внимательна, чем прежде, и все спрашивала, не болеет ли она, но Люба отнекивалась и рассказывала о зимнем авитаминозе и об усталости от эпопеи с домом. В конце концов Леля поверила и вроде бы успокоилась и даже с гордостью показывала родителям поэтический сборник с ее иллюстрациями. Она не забросила занятия рисованием и вполне преуспела в этой области, даже гонорар получила. Вернулись они в Москву, Любе назначили день операции, и ей пришлось все рассказать Родиславу.
– И как он отнесся?
– Испугался, конечно. Впал в панику, его даже рвало. Давно уж такого за ним не наблюдалось. Потом начал судорожно метаться, поднимать на ноги всех знакомых, в первую очередь Аэллу, чтобы нашли самых лучших врачей. Он все никак не мог поверить в окончательность диагноза и надеялся, что найдется самый лучший и самый умный доктор, который скажет, что все не так и Любину болезнь можно легко вылечить. Он таскал Любу на консультации к самым крутым специалистам, но все они говорили одно и то же. Ну, и где-то дня за три до операции Романовы собрали в своем доме друзей и близких. Любочка попросила Родислава позвать гостей, хочу, говорит, еще побыть хозяйкой дома, пока есть силы.
– И кого собрали?
– Да всех, кого обычно. Аэллу с Кириллом позвали, Тамару, Бегорского, Ларису с Василием и детьми, Дениса с Юлей, которые уже в Москву съехали, – Ворон несколько оживился и принялся передавать сцены в лицах. – Это как раз и было то загородное сборище, про которое я тебе в самом начале рассказывал, помнишь?
– Помню. А я все жду, когда ты до него дойдешь.
– Ну вот, дошел. Очень славно они все посидели, поговорили, посмеялись даже, хотя все уже знали про Любину болезнь.