Адам и Ева
Шрифт:
– Мы повернули время вспять, – рассуждая, Мелиса выражением глаз уподоблялась подростку. – Вернувшись на двести тысяч лет назад.
– Адам и Ева в африканской саванне, говорящие на щелкающем языке носителей корневой Y-хромосомы, именуемой A, – разведя в стороны руки, Изабель удивленно осмотрелась. – И все это планета хранила двести тысяч лет через эпидемии, войны, наступления ледников и взрывы вулканов, для чего?
– Для того чтобы однажды мы увидели всю картину, вместив двести тысяч лет эволюции в один год, – Мелиса склонила голову. – И поняли, что все человечество – это единый выводок с общими предками.
– Может,
– Я подумал вот о чем, – Николай говорил с несвойственной для него серьезностью. – У нас достаточно информации, чтобы вместить двести тысяч лет эволюции современного человечества в один год нашей жизни. А не придется ли нам за год пережить то, что все поколения людского древа пережили за двести тысяч лет?
Вопрос повис в воздухе. Изабель и Мелиса переглянулись, и в их взглядах мелькнула тревога. Но то было лишь мгновение.
Тем временем юные Адам и Ева уединились в свитой из соломы, подобно птичьему гнезду, хижине, и счастливее их не было людей на планете.
Народы, говорящие на койсанских языках, не просто десятки тысяч лет жили изолированно от внешнего мира, но отдельные общины их жили изолированно друг от друга по тридцать тысяч лет. И в лагере хадзаба было ощущение реальности первозданного мира, без рас, еще не успевших родиться, без войн, без грядущей истории с расцветами и закатами цивилизаций.
В тот день в Калифорнии в здании из стекла и металла пытливые умы потомков Адама и Евы, завершив создание лаборатории с тысячами фотообъективов, направленных на сидящего в центре комнаты человека, занялись его подключением к искусственному интеллекту, то есть к процессору, хранящему информацию об отснятом в 3D с величайшим разрешением человеке. Свое порождение инженеры называли цифровым человеком.
Одновременно в одной из европейских столиц на пути следования готовящегося марафона с десятками тысяч участников инженеры укладывали плитки, при наступлении на которые человек генерировал электрическую энергию.
Мелиса, Николай и Изабель укрылись на ночь под сенью пальмовых ветвей, в хижине из плетня, обмазанного глиной. И если Николай той ночью уподобился Адаму, то Мелиса и Изабель ощущали себя Евами. Всем троим под утро снился один сон. Они осознали, что человечество по большому счету, чувствуя, что прогресс для него подчас оказывается регрессом, не знает, как себя вести. Маниакально переделывая планету, человек оказывается и заложником разнообразных систем, превращаясь в слепые орудия чужой воли, и заложником машин, а прежде всего процессоров, которые в итоге вытесняют человека, приводя к его интеллектуальной и физической деградации. Потомки Адама и Евы, словно незадачливый простак, полой плаща намотавшийся на стремительно вращающийся вал, уже летят, теряя рассудок, вслед за железной штангой им же построенной и запущенной цивилизационной машины.
На восходе солнца Мелиса прошептала Николаю в настороженное ухо, прислушиваясь к рыку бродивших неподалеку львов:
– Я поняла, зачем планета сохранила деревню Адама и Евы.
Николай взглянул в утомленные впечатлениями сонные синие глаза неописуемой красоты
– Пока живо все древо, от основания до корня, живо все человечество. Мы едины и всегда можем вернуться к истоку.
Глава 11
Планета источала энергию. Ее бурлящее ядро расплавленного метала потоками электричества формировало мощное внешнее магнитное поле, и радиоактивный солнечный ветер огибал планету, уносясь далее в пространство, не разрушая тонкий слой атмосферы. Полюса скрывали дышащие стужей ледяные шапки, и зелень растений мертвела от их обжигающего дыхания. С вершин растущих Альп и Гималаев в долины, потрескивая, сползали белые языки ледников, полируя скалы вмороженным в лед щебнем.
Закутанные в звериные шкуры неандертальцы грелись у огня под сводами пещер Евразии, от Пиренеев на западе до Алтая на востоке. До Рождества Христова оставалось около двухсот тысяч лет.
Африка благоденствовала, открывая для ожидающего рождения человечества его первое окно возможностей. В болотах Макгадикгади-Окаванго господствовали птицы. На востоке обласканного солнцем континента ревел украшенный радугой водопад Виктория. К югу расстилалась равнина современной пустыни Калахари, представлявшая собой цветущую саванну с неспешно бредущими стадами слонов и носорогов, окруженными миллионами мирно пасущихся зебр и антилоп.
В круглой хижине, крытой камышом, со стенами из обмазанных глиной прутьев, в рукотворном гнезде, для создания которого планете потребовалось четыре с половиной миллиарда лет эволюции, с восходом солнца царило оживление. Юная мать ожидала первенца. В полдень начались схватки.
Хижина стояла на острове среди обширных, заросших травой заболоченных озер, и не любившим плавать хищникам добраться до нее было непросто. Основная угроза исходила от крокодилов. Пища всюду вокруг была в изобилии. В воде, блестя на солнце чешуей, плескалась рыба. С ветвей деревьев свисали спелые сочные плоды. Со склонов расположенных на юго-востоке Драконовых гор дул нежный влажный ветер.
Мать пронзительно закричала. Раздался детский писк и плач.
– Какой удивительный ребенок, – шептали немногочисленные обитатели болот Макгадикгади-Окаванго, склонившись над голой девочкой, лежащей на белой козьей шкуре. – Видно, боги отблагодарили нас за прошлогоднее жертвоприношение, совершенное в Мапунгубве на реке Лимпопо, у подножия гор Магата, и услышали наши молитвы.
– Нет, – возражал глава общины, по совместительству шаман, и по углам его больших умных глаз проступали паутинки тонких складок. – Когда от дождей из берегов вышла река Оква, духи послали мне видение. Во сне я увидел антилопу, окруженную многочисленным потомством. Антилопы паслись на острове, омываемом бурными потоками Оквы, и львицы, скрываясь в траве, не спускали глаз с добычи, но добраться до нее мешали крокодилы.
Девочка открыла глаза, и хижину осветили два ярких огня. Все вокруг, ахнув, закрыли разинутые рты ладонями. Ошеломленный шаман, отрешенно опустившись на земляной пол, погрузился в молчаливое раздумье. Наконец в абсолютной тишине он произнес: