Адам и Ева
Шрифт:
Они уже битых два часа сидели в кабинете Адама, изо всех сил делая вид, что работают как одержимые, хотя на самом деле ни Адам, ни Лаура не могли ни на чем сосредоточиться.
Наконец Лаура встала и потянулась. Взгляд ее упал на портрет в вычурной раме, висящий на стене за спиной Адама.
— У тебя отец очень красивый, — нарушила она тишину.
Адам поднял голову, делая вид, будто его оторвали от дела.
— А? Что?
Лаура зашла за спину Адаму и стала внимательно рассматривать писанный маслом портрет
— Я сказала, что у тебя очень красивый отец.
— Да-да. Что правда, то правда.
— Ты на него нисколько не похож. — Она повернулась к Адаму и стала рассматривать его, потом с виноватым видом улыбнулась. — Я не хотела сказать, что ты некрасив.
— Я больше в матушку, — усмехнулся он.
— Если по правде, никто из вас не похож на отца. Или все тоже в мать?
Улыбка на лице Адама стала еще лучезарнее.
— Это было бы презабавно, учитывая, что моя мать не их мать.
— Ах, вот как. Твой отец женился дважды?
— Это уж точно. — Адам встал из-за стола и теперь оказался рядом с ней, изучая отцовский портрет. — На самом деле он был женат четыре раза. По разу на каждого сына.
— Четыре? Вот это да!
— Видишь ли, мой отец, вероятно, галстуки выбирал тщательнее жен. Все браки были недолговечными и не принесли ему счастья.
— А его женам?
— Неплохой барыш.
— В том числе и твоей матери? — с некоторым колебанием спросила Лаура.
— Как это ни печально, но факт. За весьма щедрое вознаграждение моя матушка, равно как и мамаши моих братцев, согласилась удалиться восвояси.
— Оставив своих детей?
— Честно говоря, отец положил на нас много сил. Не сомневаюсь, что, будь он жив, он легко доказал бы тебе, что с ним нам было гораздо лучше, чем с нашими матерями, которые, судя по всему, не принадлежат к материнскому типу.
— Как все это грустно, Адам. Так ты что, с того времени не встречался со своей матерью?
— Ну, почему же, встречался. Видел ее тысячу раз. Моя мать — Зина Куинн. Она играет Мойру Эдуардс в знаменитой мыльной опере «Все мои сыновья», — с улыбкой доложил ей Адам.
Но Лауру это совсем не позабавило, и она посмотрела на него с сочувствием.
Ты хочешь сказать, что видел ее только по телевизору?
Адам был тронут этим сочувствием.
Ну, не совсем, Лаура. Не только по телевизору. Я не раз наезжал к ней в Нью-Йорк, когда она там жила. У нас были вполне хорошие, может, даже близкие отношения. После моего отца у нее была куча мужей, а теперь она выходит замуж только в телешоу.
— А твои братья? Они видятся со своими матерями?
— Ну, как сказать. Мать Тейлора, бывшая бухгалтерша в универмаге Форчэнов, сейчас актриса средней руки в Монако. Пару лет назад Тейлор летал туда на какое-то ее представление.
— А мать Тру?
— Его мать, упокой Господь душу ее, умерла где-то в джунглях Южной Америки, когда Тру был еще мальчишкой. Она была фотожурналисткой в «Ньюс- лайн мэгэзин». У Тру есть альбом, где собраны чуть не все ее работы. Она была личностью примечательной. Насколько я понимаю, она вышла замуж за моего отца между прибытием из Бирмы и отлетом в Нигерию. Чистая прихоть с обеих сторон. Она произвела на свет Божий Тру в рисовом чеке на юге Китая. Я смутно помню, как она явилась к нам с крошкой Тру, чтобы оставить его отцу. Не знающая, что такое чувство страха, сумасбродная мятежница, все делающая по-своему, — вот кто она. Совершенно беззаботный человек, но в то же время у нее был свой шарм — что правда, то правда.
— Похоже, Тру унаследовал ее характер, — заключила Лаура. — Ну а мать Питера?
— А здесь, пожалуй, особый случай. Питер — копия Элеоноры. Но по темпераменту он сын своего отца.
— А какой темперамент у Элеоноры? — продолжала допытываться Лаура, склонившись над столом.
— Элеонора? Элеонора была красавица. Тут не убавишь, не прибавишь. Отец был падок на красавиц. Это у нас по мужской линии, — с усмешкой бросил Адам.
— Я спрашиваю о темпераменте, а не о том, как она выглядела, — напомнила ему Лаура, видя, что глаза его становятся маслеными.
— Ах, темперамент. Ладно. Элеонора была виртуозом-виолончелисткой в Денверской филармонии. Темперамент у нее хоть куда. Прибавь сюда еще полную непредсказуемость.
— У Питера есть много всяких качеств, но непредсказуемость к их числу, насколько я понимаю, не относится, — засмеялась Лаура.
— В этом плане он и на отца не похож. Должно быть, Питу достались черты далеких предков.
— А Элеонора и сейчас в Денверской филармонии? — спросила Лаура.
— Да нет. Вряд ли. Она долго одним делом никогда не занималась. В один прекрасный день, вскоре после того, как они с отцом тихо-мирно расстались, она заявила, что с музыкой завязала раз и навсегда и отныне удаляется в монастырь.
— Она ушла в монастырь?
Адам хитровато подмигнул.
— Ненадолго. Видишь ли, в монастыре случаем оказался этот садовник...
Лаура посмотрела на него с недоверием.
— Так она спуталась с садовником? В монастыре?
— Нет-нет. Она сбежала оттуда первой. Правда, через несколько месяцев она сбежала и от садовника. К счастью, к этому моменту Элеонора промотала почти все денежки, положенные папой в Швейцарском банке, вот она, ничтоже сумняшеся, и отправилась в Альпы, где у нее был головокружительный роман с...
— О, подожди. Я сама. С инструктором горнолыжного спорта, — со смехом выпалила Лаура.
— А вот и ошиблась. Элеонора в жизни не стояла на лыжах. Это был исполнитель йодлей. Профессиональный исполнитель этих швейцарских песен. У него даже ученики были в Лозанне. И, если не ошибаюсь, выходила пластинка. Он как раз выступал в шале, где остановилась Элеонора, и с первого взгляда зайодлизировал ее.
Лаура подозрительно посмотрела в глаза Адаму.
— Слушай, может, ты мне... того... лапшу на уши вешаешь?