Адаптация
Шрифт:
Она разгибает руки и смотрит, как разглаживаются разломы складок.
Она моргает, запоминая прикосновение век к склере.
И дышит жадно, как будто еще недавно ей не позволяли дышать.
– Читайте, - приказывает Седой. И Ева открывает папку. Смотрит на себя. Радуется. Ева красива. Во всяком случае та, что на фотографии.
Сухие строки соглашения убивают восторг.
–
– Ева уточняет, хотя формулировки и без того предельно точны. Седой подтверждает:
– Да.
– То есть забуду все?
– Почти. Ваша остаточная память будет скорректирована в соответствии с данной установкой.
– А если я откажусь?
Еве не хочется терять память. Если пустить их в голову, кто знает, что они сделают с этой головой? Кем она станет после эксперимента?
Седой молча вынул из кейса револьвер.
– Вы меня убьете? Вот прямо здесь? В палате?
– Ева смеется, но смех горький. Если понадобится, то убьют. И вообще не понятно, зачем им возиться с Евой, когда есть решение альтернативное?
– Вы сами себя убьете, - поясняет Седой.
– Вы оставите предсмертную записку, в которой скажете, что не в силах справится с муками совести. Вы признаетесь в саботаже эксперимента. Вы будете чувствовать вину за смерть коллеги. Это достаточная мотивация для суицида. Револьвер ваш.
Ева знает. Она оставила револьвер дома, спрятав в сейф с отцовскими часами и портсигаром. Но что ее сейфы для умельцев корпорации?
– Все не так ужасно, Ева, - Седой сцепляет пальцы в замок.
– Вы могли погибнуть, но не погибли. Вы могли попасть под следствие, но вас избавили и от следствия, и от суда, и от приговора. Вы получили второй шанс, и я настоятельно рекомендую воспользоваться им. Прочтите бумаги.
Ева читает. Странно видеть будущие воспоминания, развернутые в буквенном шифре.
– То есть я буду знать, что я работала на "Формику"? И что руководила отделом прикладной нейрофизиологии?
– Да.
– И что я продавала информацию?
Седой подвинул черную кредитную карту.
– Здесь двести тысяч. Вы были не слишком жадным шпионом. Скорее идейным.
– Но после несчастного случая и гибели Наташи меня раскрыли.
Кивок.
–
– Да. Естественно, ваш чип был внесен в перечень неблагонадежных. Наукой заниматься вы не сможете.
– И кем я буду?
– Врачом. Хорошая профессия. Общественно полезная, - Седой не стал скрывать ехидства в голосе. Да кто он такой вообще?
Правая рука Адама. И левая рука Евы. Один на двоих, любимый плюшевый мишка, поделить которого никак не возможно.
– Вы сами понимаете, Ева, что это - единственный вариант. И не следует бояться. Мы просто заблокируем лишнюю информацию, а этот минимум... вы ведь не станете отрицать, что все здесь - правда?
Ева не стала. Она посмотрела на фотографию и на отражение в круглом зеркальце пудреницы. Она попытается запомнить себя такой, какая была сейчас, хотя и знала - бесполезно.
– Понимаете... это ведь буду не я. Совсем не я!
– Ева толкнула папку к собеседнику, и тот перехватил, развернул и, закрыв, спросил:
– А вы уверены, что сейчас вы - именно вы?
Нет.
Янус сложил карты, выровнял стопку и подвинул к Еве. И револьвер подал, сказав:
– Выбирайте. Слово за вами.
Он не сомневался, что Ева сделает правильный выбор.
– Скажите... раз уж я все равно забуду, то уж теперь? Все-таки на кого же из них вы работаете по-настоящему?
– У Януса два лица. Оба из них - правда. До свиданья, Ева. Больше мы не увидимся.
Вот здесь он ошибся.
Лифт останавливается, двери его расходятся, выпуская Еву из кабины. Ковровое покрытие на полу лифта меняет цвет, сливаясь с красным коридора. Медленно загораются светильники, больше похожие на наплывы слюды. Лицо гладит поток теплого и влажного воздуха.
Ева снимает пистолет с предохранителя.
Руки ее плотно сжимают рукоять. Пальцы ложатся на спусковой крючок.
Сердце замирает.
Она идет. И прогибается под ногами пол, хранит нечеткие следы, чтобы спустя мгновенье зарастить их. За спиной светильники гаснут, и свет по проводам мицелия перетекает в следующие. Все рады услужить Еве.