Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская
Шрифт:
Вокруг царила непроглядная тьма, и принц, занятый исключительно собственными мыслями, сам того не заметив, забрел на какое-то холмистое поле. Ощупав окружавшие его холмики, он понял, что стоит среди могил: тропинка привела его на городское кладбище.
— Увы, — воскликнул он, — зачем мне идти дальше? Сама природа, указав мне это место, призывает покинуть юдоль земную! Утратив сердце и душу обожаемой супруги, мне нечего больше желать в этом мире! Стоит ли идти дальше, подвергать себя новым опасностям? Ах, Аделаида, Аделаида, я должен умереть здесь, чтобы никогда более тебя не видеть, ибо, увидев тебя, я тотчас вспомню, что ты мне неверна! Подозрения мои оправдались, и я не зря предал смерти Кауница; впрочем, стоило ли убивать
Внезапно черноту неба пронзила молния, в горах загрохотал гром, и сполохи озарили долины; заметавшись по небу, тучи сталкивались и разлетались в разные стороны, отчего вокруг становилось еще темнее и страшнее. Молнии, эти сверкающие предшественницы грозы, участились и вскоре стали столь часты, что превратили ночной небосвод в огненный океан; казалось, пламенеющие волны его вот-вот выплеснутся на землю, дабы истребить последнее пристанище людское. Земля содрогалась, могилы отверзались, возвращая Небу флюиды смерти, низвергнутые им на землю; возмущенная человеческими преступлениями, природа содрогалась в конвульсиях.
— Порази меня, — крикнул Фридрих навстречу молнии, — дай искупить преступные деяния мои, дабы мог я присоединиться к несчастным обитателям мрачного кладбища сего! И если Небо справедливо, то наградою за страдания мои станет прощение за те страдания, которые причинил я.
Продолжая двигаться вперед, Фридрих блуждал по кладбищу, раскаиваясь в грехах своих и ожидая, когда длань Господня покарает его. Перед чьей-то могилой, отверзшейся из-за содрогания земли, он остановился, и в блеске молний ему показалось, что он видит призрак.
— Ты меня не узнаешь? — раздался замогильный голос. — Забыл, кто в Амстердаме все верно предсказал тебе? Да, это я, и я прибыл сюда, дабы окончить здесь дни свои. Слушай же меня, Фридрих: главные несчастья твои еще впереди, поэтому готовься мужественно встретить их. И отправляйся в Венецию: там ты найдешь свою жену — живую или мертвую.
С этими словами тень исчезла, гроза умчалась, и принц, испуганный услышанным, заторопился вернуться к спутникам своим, коих отсутствие его уже начинало беспокоить; однако он ничего не рассказал о том, что с ним случилось.
— Я более чем когда-либо настроен ехать в Венецию, — заявил он. — У меня предчувствие, что именно там я найду свою любимую жену. Либо найду ее, либо умру.
Тем временем Аделаида, не решаясь вернуться в Саксонию, куда ее призывали и любовь, и долг, полагала возможным немного развеять свои тревоги и заботы в городе, где, казалось, все было создано для того, чтобы даровать успокоение. Пока Аделаида ожидала ободряющих вестей из Саксонии, Бьянки ввел ее в лучшие дома Венеции, однако как частное лицо — как ей того и хотелось.
Такой галантный народ, каковым являются венецианцы, просто не мог оставить без внимания принцессу, наделенную очаровательным лицом и соблазнительной фигурой, и враги, преследовавшие ее, разумеется, не преминули этим воспользоваться.
Роскошью и особым положением Венеция обязана жесткой и загадочной для непосвященных политике своего правительства. Известно, что душой политики является тайна; если правительство шатается, значит, политика его больше ни для кого не секрет. Хотя в середине XI века Венецианская республика еще не вышла из колыбели, она уже усвоила эту истину и приобрела в Европе репутацию города, где любой самый секретный заговор непременно будет раскрыт. Грозный сенат и правительство принимали самые суровые меры, чтобы не допустить в свои ряды чужестранцев. Поэтому прибывшим в Венецию приходилось делать выбор между окружением своих соотечественников и обществом местной знати, большая часть которой была приближена к правительству; после того как выбор был сделан,
Когда Аделаида обосновалась в гостинице, ее немедленно ознакомили с означенным обычаем. Не желая видеть никого из немцев и оказавшись связанной по делам с венецианским арматором, она решила довольствоваться обществом местной знати, и уже через несколько дней Бьянки ввел ее в дом сенатора Антонио Контарино, племянника дожа, правившего в то время Венецией.
Этот молодой синьор, еще не связанный узами Гименея, жил в доме матери, сестры нынешнего дожа. Остроумный, наделенный природным изяществом, Антонио, оставаясь в рамках, предписанных ему долгом и приличиями, тем не менее сообщил принцессе о чувствах, пробудившихся в нем при виде красоты ее. Аделаида, ощущавшая потребность бывать в обществе, о существовании опасных подводных течений в котором она даже не подозревала, не решилась полностью отвергнуть ухаживания молодого Контарино; убежденная, что опытность ее и любовь, по-прежнему питаемая ею к маркизу Тюрингскому, смогут защитить ее от назойливости поклонника, она продолжала развлекаться и бывать в домах, где взор, более проницательный, чем у нее, наверняка бы заметил немало подозрительных людей.
Впрочем, со временем принцесса обнаружила, что в дом племянника дожа, где устраивали незамысловатые и приличествующие добропорядочному семейству развлечения, часто приходили вельможи и, словно не замечая праздных гостей, тотчас проскальзывали в кабинет сенатора; гости эти приходили явно с иной целью, нежели развлечения.
— Антонио, — однажды спросила Аделаида племянника дожа, — если вы хотите, чтобы я поверила в искренность ваших чувств, вы должны полностью мне доверять. Для начала скажите мне, кто те серьезные вельможи, чей унылый вид часто омрачает наши игры… Зачем они приходят к вам в дом?
— Сударыня, — ответил Антонио, — весьма странно, что какие-то неизвестные вам вельможи интересуют вас гораздо больше, нежели мои к вам чувства, и что в уплату за вожделенное мною счастье вы требуете раскрыть тайну, которой я не знаю, а если бы и знал, то не смог бы вам раскрыть.
— Я уверена, что обязана разгадать эту загадку, настолько уверена, что готова идти на риск и продолжать бывать в доме, где собираются подозрительные личности; а ведь если кто-то из них случайно выдаст тайну, он, без сомнения, скомпрометирует меня точно так же, как и себя.
И, усмехнувшись, она добавила:
— Аделаида, предавшая Антонио, возможно, напомнила бы Фульвию [3] , разоблачившую Катилину… Но я не намерена навлекать на себя подозрения, сенатор, а потому ухожу.
Однако страстно влюбленный Антонио, убедившись, что возлюбленная его почти раскрыла его тайну, бросился перед Аделаидой на колени и воспрепятствовал ее уходу.
— Нет, божественное создание, — воскликнул он, — не уходите! Если вам для счастья необходимо узнать наш секрет, то мне для счастья необходимо обладать вашей небесной особой. Надеюсь, вы не станете порицать меня за то, что я бросаю тайну на одни весы с любовью: если предательство привяжет вас ко мне до конца всей моей жизни, я готов совершить его, уповая, что в глазах ваших я найду поддержку, чтобы пережить свой позор. Поэтому не вынуждайте меня напрасно жертвовать честью, ибо, погубив свою честь, я погублю и честь своей родины. Судьба Венеции — вот цена любви, которой я мечтаю добиться от вас. И пусть сердце ваше, сударыня, само вынесет решение; подумайте, готово ли оно пожертвовать жизнью моей и моих сограждан.
3
Фульвия (77 до н. э. — 40 до н. э.) — римская матрона, оказывавшая влияние на политику; жена (в третьем браке) Марка Антония, она неприязненно относилась к Цицерону.