Адепт Грязных Искусств
Шрифт:
Его-то я и принялся искать, целенаправленно и упорно. Зная его плотность, объём мешка и рассчитывая примерный индекс кодо. Как если бы искал в заборе шатающуюся доску — проверяя каждую пинком ноги определённой силы.
Увлёкшись, я даже на секунду забыл о Питере, он мелькал где-то на фоне, тоже активно выискивая свой метод решения задачи.
В это время я обошёл все мешки, провёл над ними рукой, подержав ладонь над каждым буквально секунды по три.
Сработало.
Стекло оказалось
— Стекло тут, — сказал я.
Одновременно со мной Питер тоже выдал результат, указывая на шестой мешок с жёлтой лентой:
— Здесь металл.
Капелли кивнул.
— Отлично. Ищите дальше, у вас осталось меньше минуты. Кто первым определит следующий материал, тот победил.
Питер покосился на меня, я — на него… и мы снова склонились над злосчастными мешками. Наверняка, выглядели мы сейчас как два грузчика с рынка, которые никак не могут определиться, какой мешок полегче.
Ну или как два психически нездоровых человека.
Теперь я искал металл, а Питер, наверняка, пытался найти стекло.
Железо мутировало с трудом, для него индекса кодо нужно было, как минимум, пятнадцать единиц. Я снова замер над первым мешком…
И тут в моей голове запел голос.
Ну нет, только не это…
Снова этот сраный голос!
Он захохотал и выдал:
— Кажется, ты не совсем понял, насколько Ребекке плохо. А ей очень плохо. Хочешь послушать, как ей плохо? Ты уже забыл? Так я тебе напомню…
В сознании размножился выкрик, раздирающий душу, со слезами и бормотаньем, мольбами не мучить её больше, будто сотни Ребекк разом заголосили мне в уши.
Оглушённый, я так и оцепенел над мешком с вытянутой рукой и раскрытой ладонью. И опять в голове калейдоскопом закрутились картины, аж до тошноты и рези в глазах. Ребекка, её растрёпанные светлые волосы, вместо красивого когда-то лица — мертвецки бледная маска, отрешённый взгляд, смотрящий мне прямо в душу. И шёпот её потрескавшихся бескровных губ:
— Это из-за тебя, Рэй… это всё из-за тебя… ты виноват…
А потом множественный выкрик:
— Это ты винова-а-а-а-ат!
Я зажмурился.
Видит Бог, чтобы оставаться хладнокровным и добиться цели, я гнал от себя мысли о Ребекке, затёр её образ в памяти, отгородился заслонами, старался не вспоминать о нашей с ней жизни в приюте, но этот паршивый ментальный ублюдок раз за разом окунал меня в омут вины и памяти, заставлял думать о несчастной сестре и о том, что я ей ничем не помог, будто мне плевать.
Ребекка.
Судьба была несправедлива к ней с самого рождения.
Брошенная родителями, безродная, замкнутая, одинокая, она почему-то
Вся её болезнь заключалась в том, что она молчала, почти не выражала эмоций и частенько повторяла одни и те же фразы или действия, вроде перекладывания игрушек из одного места в другое.
Зато психический недостаток с лихвой восполняла внешность.
Ребекка была красивой.
С идеальной кожей, правильными чертами лица, выразительными глазами и густыми белокурыми волосами — парней она покоряла сразу. Когда же они узнавали, что она «ненормальная», реагировали насмешками. А кто-то из ухажёров вообще решал, что можно взять её силой. И тогда ему приходилось иметь дело со мной и моими кулаками.
Все в приюте считали, что Ребекка давно отдалась мне, но это было не так. Я любил её, но лишь по-братски. В моей подкорке занозой сидела установка: я должен защищать Ребекку, потому что это мой долг, потому что она — особенная.
А теперь Ребекка лишилась моей защиты.
И если она ещё сохранила остатки разума в застенках эгвудской больницы, если она ещё жива, она вспомнит меня, когда я её заберу. А я сделаю это… сделаю… что бы ни происходило в Ронстаде и в этой паршивой школе… пусть хоть весь мир рухнет, но я доберусь до Эгвуда…
Руку пронзила боль.
И только после этого я осознал, что всё ещё стою, зажмурившись, посреди тренировочного зала, над мешком.
Я открыл глаза и увидел, что моя ладонь сжата в кулак.
Ногти впились в кожу с такой силой, что побелела мышца, вены на запястье натянулись и вздыбились. Я тяжело дышал, будто после пробежки, в ушах звенело. Из носа опять потекла тёплая кровь — теперь я это почувствовал без чужой подсказки.
Шмыгнул носом, вытер его костяшкой пальца и только потом услышал выкрики одноклассников. Казалось, их разноголосье наконец пробилось через плотный ватный слой и достигло моих ушей:
— Рэ-э-эй… Мешо-о-о-ок…
— Ты видел, Ральф? Видел?
— Соло, тебя сделали. Ха-ха!
— Надо же, Ринг победил.
— Он сжульничал. Я сам видел.
— И как бы он сжульничал, Митчел?..
— Да Ринг больной на всю голову! Псих! Вы же сами видели, что он у Софи вытворил…
— Тихо ты!
Я посмотрел вниз.
Передо мной стоял мешок, точнее то, что осталось от мешка. Теперь он был похож на ощетинившегося дикобраза. Из него, пропоров ткань, торчали тёмные железные штыри — заострённые, толщиной примерно с палец и длиной в полметра.
— Кажется, здесь металл, — хрипло выдавил я и посмотрел на профессора Капелли.