Адептус Астартес: Омнибус. Том I
Шрифт:
За человеком шли два Имперских Кулака, но казалось, что гораздо большую опасность для Сеннона представляют не Испивающие Души, а собственное состояние здоровья. Синеватая, влажная от пота кожа, красные круги вокруг глаз, опустившиеся, словно под гнетом собственного веса, плечи. Дыхание было похоже на болезненный хрип.
Он прошел мимо камеры сержанта Салка. Сержант был истощен, его руки покрывали раны — он продолжал пытаться разорвать оковы даже после того, как стало очевидно, что освободиться ему не удастся. Остальные Испивающие Души молились или просто отдыхали, отключив половину мозга и оставив вторую половину
В одной из камер находился капеллан Иктин. Камера была запечатана так, чтобы ни один из Испивающих Души не мог увидеть или услышать капеллана. Риторику Иктина сочли одной из самых больших угроз для нормального содержания пленников, поэтому к прутьям решетки приварили стальные листы. Тех Испивающих Души, кто, лишившись офицеров, примкнул к его пастве, распределили по Залам Искупления таким образом, чтобы максимально ограничить их возможность общаться между собой. Проходя мимо запечатанной камеры, Сеннон коснулся ее двумя пальцами, пробормотав молитву о душе Иктина.
Человек остановился у камеры капитана Луко и опустился на колени.
— Осторожней, — сказал Луко, — по тебе не скажешь, что тебе удастся снова подняться.
— Я пришел помолиться за вас, — сказал Сеннон.
— Помолись за себя, — ответил Луко, — все молитвы, которые могли бы нам помочь, уже прозвучали на Селааке.
— Вы не безнадежны, — сказал Сеннон, не обращая внимания на смесь жалости и презрения, с которой капитан на него посмотрел. Скованный цепями Луко по сравнению с Сенноном был гигантом, и мощи, свойственной каждому космодесантнику, его не лишали ни оковы, удерживающие капитана у стены, ни прутья, стоящие между ним и человеком.
— Невозможно подойти к пропасти настолько близко, чтобы милость Императора не могла вернуть тебя с ее края.
— А что насчет тех, кто уже рухнул вниз? Что? Молиться за них — грех, не так ли?
— Не думаю, что ты из таких, капитан Луко.
— Ты знаешь мое имя, — сказал Луко.
— Я читал об Испивающих Души, — сказал Сеннон, — Имперские Кулаки открыли нашему культу большую часть информации о них, чтобы мы могли наилучшим образом наблюдать за свершением правосудия. Мы, может, и называемся Незрячим Оком, но не выполняем свой долг вслепую, имея доступ к знаниям.
— Инквизиция, знаешь ли, приказала вычеркнуть нас отовсюду, — сказал Луко, — они, скорее всего, повесят тебя просто за то, что ты знаешь о нашем существовании.
— Власть здесь принадлежит Имперским Кулакам, — ответил Сеннон, — Инквизиция, конечно, может взять свое, когда мы покинем Фалангу, но это — приемлемая цена за возможность увидеть торжество правосудия в столь сложном деле.
— Должно быть, легко жить, видя галактику такой простой, — с презрением в голосе произнес Луко, — думая, что знаешь, что правильно, а что неправильно. Слепо веря, что один из путей хорош, а другой плох, и никогда не задумываясь об этом. Я тебе очень завидую, паломник.
— Значит, ты сомневаешься, что идешь правильным путем? Сомнение — грех, капитан Луко.
Луко улыбнулся одними губами.
— Спасибо. Я добавлю его к списку своих грехов.
— Я буду молиться о тебе.
— Не будешь. Обо мне не будут молиться
— Ты в цепях. Не тебе решать, будут ли о тебе молиться.
С этим Луко поспорить не мог. Сеннон, стоящий на коленях у камеры капитана, склонил голову и закрыл глаза. Его дыхание стало тише, и Луко даже показалось, что молодой паломник умирает прямо перед решеткой.
— Я тебе очень завидую, — повторил Луко слишком тихо для того, чтобы его кто — нибудь услышал.
Сарпедон едва заметил, как Имперские Кулаки отвели его из Обсерватории Величия Дорна обратно в камеру. В первые два раза он оценивал своих охранников и маршрут, которым они следовали, чтобы выбрать наилучшее время для того, чтобы попытаться спастись. Руки были скованы, но он все еще мог пользоваться ногами, которых у него осталось шесть. К тому же Сарпедон был быстрее и сильнее любого из четырех охраняющих его Имперских Кулаков.
Но со всеми четырьмя он бы не справился. В отличие от Сарпедона, они были вооружены и бронированы. Подавляющий ошейник не давал использовать «пекло», которое могло бы создать достаточный беспорядок, чтобы появилась возможность сбежать. Из известных библиарию планов «Фаланги» он сделал вывод, что будет сложно уйти достаточно далеко от полного враждебно настроенных космодесантников купола прежде, чем поднимется тревога. Идея о побеге была почти забыта и отложена в ту часть разума космодесантника, где хранятся отвергнутые планы сражений в ожидании, когда с них снова смахнут пыль.
На пересечении коридоров, где заканчивались научные лаборатории и хранилища карт и начинались отделанные камнем Залы Искупления, Сарпедона с конвоирами встретил капитан Борганор.
— Остановитесь, братья, — сказал Борганор, — Я хотел бы поговорить с заключенным.
— На каком основании? — спросил старший Имперский Кулак.
— На основании братских уз, — ответил Воющий Грифон, — у меня нет разрешения лорда Владимира, если именно это ты имеешь в виду. Я просто хочу задать подсудимому вопрос, ответ на который желает знать каждый космодесантник на этом корабле. Я не задержу вас надолго. Прошу об этом, как твой брат.
— Все слышали о непотребствах, которые Испивающие Души вершили над Воющими Грифонами, — сказал Имперский Кулак, — спрашивай, что хочешь, только быстро.
— Благодарю, — сказал Борганор. Имперские Кулаки немного отошли от Испивающего Души, чтобы создать некое подобие приватности беседы Борганора и Сарпедона.
Сарпедон снова подумал о побеге. Или, по крайней мере, о борьбе. Ему уже приходилось побеждать Борганора, о чем свидетельствовала бионическая нога последнего. Но нападение на Воющего Грифона не сделало бы Испивающего Души свободным. И, самое главное, ни к чему бы не привело. Сарпедон не испытывал по отношению к Борганору особой ненависти. Воющий Грифон был в своем роде жертвой злобы Империума. Сарпедон мысленно отступил и решил, что здесь сражаться не станет.