Адмирал Ее Величества России
Шрифт:
Тридцать шесть часов непрерывной работы сделали свое дело, и к утру 20 ноября наши корабли могли начать свой небезопасный путь в Севастополь. Избитого героя Синопского дня, корабль «Императрица Мария», с которого Нахимов перенес свой флаг на «Великий князь Константин», буксировал пароход «Крым» при конвое фрегатов «Кагул» и «Кулевчи»; все остальные корабли, за исключением «Парижа» и «Чесмы», также шли на буксирах пароходов. 22 ноября после трудного плавания победные корабли вновь увидали родной Севастопольский рейд. Перед уходом из Синопа Нахимов обратился со следующим письмом к единственному там официальному представителю европейских держав – австрийскому консулу.
«Господин
Узнав, что неприятельские суда, следовавшие к абхазским берегам для возмущения подвластных России народностей, укрылись на Синопском рейде, я был вынужден к печальной необходимости их уничтожить, с риском нанести вред городу и его укреплениям. Я вполне сочувствую печальной судьбе города и невинных жителей, так как только упорное сопротивление турецких судов и огонь батарей принудили меня прибегнуть к ядрам как к единственному средству заставить их замолчать.
Но несомненно, что самый большой вред городу причинили горящие остатки турецких судов, зажженных большей частью самими экипажами. Я отправил, как только огонь неприятеля мне это позволил, парламентера в город, чтобы объяснить властям мои истинные намерения, но он пробыл там целый час, никого не найдя.
Вчера в течение целого дня никто не появлялся, за исключением нескольких греков, выдавших себя за депутатов одноплеменных им жителей города, которые меня просили взять их на суда. Мои инструкции ограничивались только действиями против турецких военных судов, и поэтому я направил этих несчастных к европейским консулам.
Теперь я покидаю рейд и обращаюсь к вам как к представителю дружественной державы, рассчитывая на вашу услугу сделать известным, что императорская эскадра не имела никакого враждебного намерения ни против города, ни даже против Синопского порта» [97] .
Князь А. С. Меншиков не остался особенно доволен этим письмом. Извещая графа Нессельроде о Синопском сражении, он, между прочим, сообщал ему, что Нахимов имел приказание щадить порты и прибрежные населенные пункты, а потому, как бы в оправдание себя, и отправил вышеприведенное письмо. «Я хотел бы видеть его иначе редактированным, – заканчивал князь Александр Сергеевич, – но дело уже сделано».
97
Перевод с французского. (Прим. автора)
Навряд ли князь Меншиков имел нравственное право сваливать всю вину за погром Синопа на Павла Степановича. Отправляя ему приказание истребить в Синопе первоначально предполагаемые там два фрегата, он должен был рассчитывать на то, что роковая случайность, как это и произошло в действительности, может заставить пострадать и город. 20 ноября Севастополь, не подозревая свершившейся победы, торжественно праздновал день восшествия на престол государя императора; но мысли севастопольцев находились далеко, по ту сторону бушующего Черного моря, около славных имен Нахимова и Корнилова.
В городе думали, что именно к этому дню приурочат давно желанную победу над турками. Каково же было удивление севастопольцев, когда уже на следующий день, около 11 часов вечера, на рейде раздалось громовое «ура!». То был первый вестник Синопской победы «Громоносец», на которого в пути пересел генерал-адъютант Корнилов и команда которого своими кликами извещала город о радостной вести.
С рассветом весь город бежал на пристань узнать о подробностях Синопской победы. В 8 часов утра взвился на «Громоносце» флаг и вновь раздалось «ура!», которому громко вторили эскадра контр-адмирала Вульфа и унизанные жителями прибрежные холмы Севастополя.
Через несколько часов показались корабли победной эскадры, ведомые на буксирах пароходов. Впереди, как и в Синопском бою, шел совершенно израненный корабль «Императрица Мария». В ответ на салют эскадры Вульфа «Мария» подняла свой избитый флаг. На всех мысках рейда загремело могучее «ура!», шапки полетели вверх, и общему ликованию не было конца. Восторженность встречи несколько опечалилась распоряжением князя Меншикова об объявлении победоносной эскадры, как пришедшей от турецких берегов, на карантинном положении и прекращении всякого сношения ее с берегом. Три дня невольного ареста выдержали синопские герои!
«25 ноября выпустили наконец эскадру из карантина, – пишет один из современников [98] , – и победители съехались к князю Меншикову с рапортом. Они были оскорблены холодным приемом; по второму слову он заговорил о желтых рубахах – вечно с штуками!.. 29-го, в воскресенье, был съезд в Михайловскую церковь для благодарственного молебна. Князь сказался больным – также штучки!»
Холодный прием князя Александра Сергеевича был с избытком возмещен ликованиями и празднествами в честь синопских победителей, устроенными всеми сословиями Севастополя. В Зимний дворец первое известие о Синопском бое привез ночью 28-го числа адъютант князя Меншикова подполковник Сколков, свидетель славного подвига наших моряков.
98
Дневник А. Б. Асланбекова (рукоп., отд. Севастопольского музея). (Прим. автора)
Своей радостью государь торопился немедленно поделиться с окружающими; не был забыт и Гвардейский экипаж, который в этот день занимал в Зимнем дворце караул. На другое утро торжественные молебствия, большой выход, колокольный звон и пушечная пальба, а вечером иллюминация возвестили жителям столицы почти об одновременных победах князя Андронникова близ Ахалцыха и Нахимова на Синопском рейде.
Это были первые радостные известия после многих месяцев печали и тревоги, и давно императора Николая не видали таким веселым, как в день 29 ноября. «До какой степени я обрадован был, – писал он в тот же день князю Меншикову, – радостной вестью славного Синопского сражения, не могу довольно тебе выразить, любезный Меншиков!
Оно меня осчастливило столько же важностью последствий, которые, вероятно, иметь будут на дела наши на Черноморской береговой линии, но почти столько же потому, что в геройском деле сем вижу, что за дух, благодаря Бога, у нас в Черноморском флоте господствует от адмирала до матроса; уверен, что при случае, от чего Боже упаси, но и балтийские товарищи не отстанут. Это моему сердцу отрадно и утешительно среди всякого горя… Напиши мне, каково нашим раненым, пришли список увечных и раздай безруким и безногим по 100 рублей каждому, а ежели и тяжкие больные есть, то и больше, по твоему усмотрению».