Адмирал Корнилов
Шрифт:
Глава восьмая
Вопрос о преемнике Лазарева был уже решён в Петербурге: по личному указанию Николая I им стал семидесятилетний генерал-лейтенант М.Б.Берх [88] . Князь Меншиков передал Корнилову это высочайшее повеление: «Вам предоставлено всё сдать Морицу Борисовичу Берху: никого другого на первое время мы придумать не могли», (sic!)
Что-то наподобие объяснения такого казуса можно найти в «Военной энциклопедии»: «На Корнилова уже смотрели как на главного начальника Черноморского флота, действительного преемника Лазарева; временное назначение адмирала Берха было лишь условным замещением вакантной должности главного командира из-за молодости самого Корнилова(выделено мной. — С. К.), сверстники коего были ещё капитанами 1-го ранга».
88
Берх Мориц Борисович(1776–1860) — в 1851 г. вице-адмирал, в 1852–1855 гг. адмирал, исполняющий должность главного командира Черноморского флота и портов (П.С.Нахимов. Документы и материалы. Т.1, 2. СПб., 2003).
За неимением других точек зрения нам придётся смириться с этой «причиной», чтобы хоть как-то примириться со сложившимся положением дел.
Конечно же, у Берха было то преимущество, что он был намного
Для Корнилова, по профессиональной подготовке и опыту службы стоявшего на голову выше М.Б.Берха, нелегко было работать с новым командующим, который так же, как и предшественник Лазарева адмирал Грейг, больше заботился о личных интересах, чем боеспособности Черноморского флота. Вступив в должность главного командира флота, Берх в первом же своём обращении к начальнику Главного морского штаба князю Меншикову в марте 1851 года писал: «Осмелюсь испрашивать разрешения Вашей Светлости на поднятие существующего чину моему флага вице-адмирала с присвоением мне права на получение положенных морских столовых денег». Просьба М.Б.Берха была удовлетворена. Вскоре он получил чин вице-адмирала и морские столовые деньги, но от этого он не стал настоящим моряком, а Черноморский флот не приобрёл руководителя, достойного своего предшественника. И только благодаря неусыпным заботам начальника штаба Корнилова на Черноморском флоте продолжал поддерживаться образцовый порядок, установленный М.П.Лазаревым.
…Из письма В.А.Корнилову брату А.А.Корнилову:
«14 мая 1851 года, Николаев:
…Благодарю, любезный друг Александр, за письмо твоё, в котором ты описываешь разные предположения петербургской публики насчёт назначения преемника нашему незабвенному и незаменимому начальнику. Дай Бог, чтобы выбор пал на более способного продолжать начатое. Не полагай, чтобы я сошёл с арены без особой причины. Память покойного благодетеля моего… священна, а что он скажет, если мы оставим руль в трудные обстоятельства общего несчастия. Нет, я всем твержу, что теперь настоящее время высказать ему нашу признательность к нему, усугубив деятельность, и поддерживать дела в таком виде, чтобы самые недоброжелатели, если такие есть, сознались, что всё, что сделано Лазаревым в Чёрном море, сделано не только хорошо, но и прочно.
Ты прав, что положение моё фальшиво. Имея только случайноеи притом косвенноевлияние на главные артерии механизма управления Черноморским флотом, на интендантство и строительную часть здешнюю, я могу подпасть без вины нареканию, но что мне до этого? Буду делать, что могу, и тем исполню завет, напечатлённый в примере служебной 50–летней деятельности моего отшедшего наставника. Его всегдашнее правило было: «всё службе общественной», и он шёл себе по стезе избранной, не развлекаясь почестями, на него сыпавшимися…
В. Корнилов».
Хотя Берх и получил чин вице-адмирала, но моряки не воспринимали его всерьёз как командующего флотом. Он не имел никакого авторитета у офицерского состава, особенно у командиров кораблей и соединений, которые часто игнорировали исходившие от него распоряжения. Корнилов, понимая, к чему это может привести, нередко по своей инициативе дополнительно отдавал приказания, чтобы добиться выполнения указаний Берха.
Вот как описывает положение Владимира Алексеевича Жандр: «…Ему объявили, что по всем частям Черноморского управления он должен разделять ответственность с исправлявшим должность Главного командира, вице-адмиралом Берхом, а между тем, за пределами Штаба, он не имел официально никакой власти. 4 августа, в бытность начальника Главного морского штаба Его Императорского Величества в Николаеве, Владимир Алексеевич представил ему докладную записку о том, что, по существующему порядку, начальнику штаба неизвестно, какие доклады делают исправляющему должность Главного командира его канцелярия и начальник южного округа морской строительной части, и князь Меншиков сделал распоряжение о допущении Корнилова присутствовать при всех докладах, делаемых Главному командиру, и разрешил Владимиру Алексеевичу писать прямо к нему в затруднительных для Черноморского управления обстоятельствах. Вице-адмирал Берх имел большое доверие к Владимиру Алексеевичу, и нельзя не сказать, что при всяком другом Главном командире положение Корнилова, продолжавшего действовать в духе Михаила Петровича, было бы ещё тяжелее; тем не менее, борьба с препятствиями, противупоставляемыми ему людьми завистливыми или имевшими свои цели, становилась подчас и для его железной воли невыносимою. Следующий отрывок письма его к князю Меншикову от 14 сентября 1851 года подтверждает вышесказанное:
«Возвратясь 12-го из Севастополя, я, к крайнему моему сожалению нашёл, что финансовая смета для будущего 1852 года отправлена в С.-Петербург без предварительного моего взгляда. Она готовилась целый месяц в интендантстве и когда дошла до Канцелярии г. Главного командира, то тут нужно было отослать её именно в тот единственный день, в который я отлучился в Севастополь. Я не думаю, чтоб Мориц Борисович сделал это с намерением, но во всяком случае, если он, вместо доверия, которое до сих пор показывал ко мне… станет удаляться моего содействия, то я не думаю, чтоб я мог, находясь в таком отдалении от Вашей Светлости, быть здесь полезен. Я обязываюсь откровенно доложить, что покуда мы с Метлиным [89] всё наше время и все наши усилия должны истощать в борьбе с ухищрениями чернильного братства, здесь издавна преобладавшего, и конечно если Главный командир будет двусмысленно нас поддерживать, то изведём только себя, без всякой пользы делу».
89
Метлин Николай Фёдорович(1804–1884) — адмирал (1858). В 1821 г. окончил Морской кадетский корпус, после чего служил на Балтийском флоте. В 1829 г. был переведён на Черноморский флот, где командовал различными судами; участвовал в боевых действиях против турок во время войны 1828–1829 гг. В 1838 г. во время крейсерства у кавказского побережья был начальником штаба эскадры Лазарева. С 1841 по 1849 г. командовал кораблём «Гавриил», который по организации службы считался одним из лучших кораблей Черноморского флота. На флоте пользовались широкой известностью составленные им образцовые судовые расписания. В 1851 г., благодаря репутации неподкупно честного офицера, назначен и. д. обер-интенданта Черноморского флота и портов. С началом обороны Севастополя неоднократно обращался к командованию с просьбой о направлении его на боевую службу в осаждённый город, но в ноябре 1854 г. был назначен Меншиковым и. д. начальника штаба Черноморского флота с сохранением за ним обязанностей по прежней должности. Развил энергичную деятельность по снабжению Севастополя боеприпасами, продовольствием и военным имуществом, чем в значительной степени помогал держащим оборону войскам и отрядам моряков, с П.С.Нахимовым поддерживал искренние дружеские отношения. В сентябре 1855 г. был назначен заведующим морской частью в Николаеве и николаевским военным губернатором с правами главного командира Черноморского флота, в 1857–1860 гг. — временный управляющий Морским министерством. С 1860 г. — член Государственного Совета. Скончался 15 ноября 1884 г. Имел ордена Святого Владимира 4, 3, 2 и 1-й степеней, Святого Станислава 2-й степени, Святой Анны 2-й и 1-й степеней, Белого орла, Святого Александра Невского, Святого апостола Андрея Первозванного (П.С.Нахимов. Документы и материалы. Т.1, 2. СПб., 2003).
Действительно, много было тогда недовольных, многие даже считали Корнилова несправедливым. Но, во-первых, справедливость есть вещь относительная: почти всякий считает справедливым то, что делают для него, забывая, что, быть может, тем самым нарушаются интересы других. Корнилов же понимал это слово в разумном его значении, то есть что тот справедлив, кто соблюдает интересы большинства; почему нередко жертвовал частными интересами для пользы всего флота и тем возбуждал к себе нерасположение завистливой посредственности, которая не признаёт общей пользы приносимой другими, называет труды других вздором и пустяками и оскорбляется, когда отдают предпочтение заслугам; считая службу спекуляцею, она со злостью видит, что ей эта спекуляция не удалась, громко вопиет о несправедливости и требует от службы наград, повышений и обильных средств к жизни, забывая, что сама приносит ей только лень и бездарность. А во-вторых, оставаясь начальником штаба, Владимир Алексеевич должен был уже действовать самостоятельно; круг деятельности его по разным отраслям Черноморского Управления расширялся в 1851 и 1852 годах всё более и более; и если вспомнить, как добросовестно трудился он над проектами Лазарева адмиралтейства в Севастополе и преобразования Николаевского адмиралтейства, перебирая с инженерами планы адмиралтейств, привезённые им и другими из Англии; как неусыпно следил за постройкой кораблей, канонирских лодок, за всеми работами в Николаеве и Севастополе; если вспомнить, что для увеличения своей деятельности он заваливал работой своих приближённых, и что даже трудолюбивый, как пчела, адъютант его Железнов говаривал, что подчас выбивается из сил, но не может жаловаться, ибо Владимир Алексеевич всё-таки трудится гораздо более чем он, то, конечно, ни один мыслящий человек не осудит Корнилова за то, что в вещах маловажных он бывал иногда скор на решения; тем более, что всякий, кто решался представить ему основательные доказательства своей правоты или пользы своей идеи, всегда был им выслушиваем, и, убедившись в своей ошибке, он переменял решение…
Многосторонние кабинетные занятия Корнилова не мешали ему часто посещать Севастополь, а душою он был всегда там, среди дорогого ему флота. Он говаривал, что отдыхает, когда чувствует себя на палубе, и это очень понятно: ставя гораздо выше славу адмирала, чем славу администратора, он также деятельно, но с большею любовью предавался трудам адмирала, и потому уставал в Севастополе менее, чем в Николаеве, где текущие дела по Штабу утомляли его иногда до изнеможения.
После кампании 1849 года Корнилов водил эскадры фрегатов и мелких судов по портам Чёрного моря в июле 1850-го и в июне 1851 и 1852 годов. От Измаила до Ростова и от Николаева до турецкой границы на восточном берегу Чёрного моря им осмотрены все порты так же подробно, как сказано выше о Севастополе, все морские заведения в береговых укреплениях, брантвахты, береговые и плавучие маяки и телеграфы; важнейшие из второстепенных портов он обозревал каждый год, а Севастополь и Николаев — по несколько раз в год. И каждый осмотр был обстоятельно записан в памятную книжку, каждый осмотр вёл к какому-либо улучшению. Так он нашёл, что число ластовых чинов значительно превышает потребность во всех портах, комиссионерствах, на маяках, и телеграфах; что маяки вообще не современны и требуют преобразования; и что полезно бы было: Ростовскую пристань очистить от металлов, продав якоря старого чертежа и перевезя всё остальное в Севастополь, каких бы пожертвований ни стоило, и иметь при Ростовском комиссионерстве только вахтёра, 2-х унтер-офицеров и 6 сторожей, железный сарай для временного склада металлов и для перевоза металлов на транспорты несколько барж, плавающих по р. Дунаю и поднимающих 8 тысяч пуд. груза, при углублении 2-х футов; в Эйске — иметь плавучую моллу с пристанью, с морской стороны города, и два парохода: маленький — для сообщения с селением Глафировкой, и буксирный — для вывода судов и барж из Донских гирл; в Керчи, где обыкновенно зимовали кавказские суда, оградить адмиралтейство стенкой с N0 стороны и устроить кузницу на два горна с слесарней и навес для шлюпок или поделки рангоута, а в Новороссийске — уменьшить размер адмиралтейства, поместив пильный сарай внутри его, и в обоих портах — оставить самое ограниченное число ластовых и, за исключением одного искусного горнового, снять всех мастеровых, назначая их на суда в штатном числе, дабы каждое судно могло исправляться своими мастеровыми в мастерских этих портов; в Сулине — устроить моллу или защиту от NO ветра, который портит фарватер, углубить последний, улучшить маяк и предостерегательные знаки; причислить к брантвахте палубный датский бот для вспомоществования бедствующим судам и посылок на остров Фидониси, и проч., и проч., и проч.».
Из-за неспособности Берха как следует руководить флотом В.А.Корнилову приходилось работать за двоих, чтобы поддерживать боеспособность флота на высоком уровне, как это было при М.П.Лазареве. Поэтому ответственность Корнилова за состояние дел на флоте намного возросла, так как многими вопросами, ранее решаемыми Лазаревым, теперь приходилось заниматься ему самому.
В штаб флота огромным потоком продолжали поступать документы из Петербурга и отчёты командиров кораблей, соединений и береговых частей о результатах плавания, учебных артиллерийских стрельбах, парусных учениях, крейсерстве у берегов Кавказа и т. п. Чтобы успевать просматривать и прочитывать такое огромное количество документов и ещё находить время для регулярных осмотров баз и портов и выходов на кораблях в море для проведения учений, В. А. Корнилову приходилось работать с огромным напряжением сил. Сетуя на тяжёлые условия работы при Берхе, Владимир Алексеевич писал брату в ноябре 1851 года: «На таком основании у меня сил не хватает оставаться более полугода ещё».
…Из письма В.А.Корнилова брату А.А.Корнилову:
«30 мая 1852 года, Николаев.
Первого июня, т. е. послезавтра, мы оставляем Николаев. Жену с детьми везу на южный берег Крыма, там мы наняли дом на жаркое время. Сам я иду в поход на фрегатах для осмотра портов, но, увы, нельзя будет плавать более двух недель, т. е. до 15 июня, прежде это был месяц моих каникул. Мои занятия здесь не уменьшаются, напротив, растут до отчаяния. Скоро я махну рукой и скажу, как говорят наши матросы: «Всей казённой работы не переделаешь». Метлин уехал и нашёл легко место в интендантстве. Конечно, если Господь Бог даст терпение и силу, то всё обойдётся. Не могу похвастаться и здоровьем, ревматизмы меня не покидают. Мой главнокомандующий недавно возвратился из путешествия, и опять пошли недописанные или переписанные резолюции и в предупреждение их докладные записки мифа здешнего Управления — начальника штаба. Опять пошли борьба и ухищрения неутомимых негодяев здешнего гнезда опутать и завладеть болваном, брошенным царствовать над болотами нашими; опять зашевелились партии скрытых врагов покойного Михаила Петровича, состоящих большею частью из людей, им облагодетельствованных.Но всего не исчислить, с чем приходится возиться. И это всё делается из-под юбки старой, слабоумной женщины, каков Берх! Но всему бывает конец, к моему утешению. Следовательно, будет же когда-нибудь конец и моему теперешнему тяжкому положению…»