Адмирал Ямамото. Путь самурая, разгромившего Перл-Харбор. 1921-1943 гг.
Шрифт:
Назначение Инуэ вступило в силу 26 октября, и его перевели в Этадзиму, где он выяснил, что образование дается, на его вкус, слишком узко и серьезно. У курсантов, как он жаловался, какое-то хитрое выражение глаз — их чуть не принимаешь за закоренелых преступников; академия слишком упорно старается произвести гениев и уделяет чересчур много внимания образованию как средству дальнейшего продвижения по службе. Инуэ запретил лекторам, вернувшимся с фронта, рассказывать своим студентам истории о войне; отказался даже прекратить преподавание английского языка. Однажды он поделился с Такаги Сокичи:
— Английский язык — такое же средство международного общения,
Смелые решения Инуэ завоевали уважение двух директоров, которые его поддержали. Студентам-новичкам регулярно вручали экземпляр «Краткого английского словаря», и, как ни странно, Морская академия — одно из немногих учебных заведений Японии, где, несмотря на войну, преподавание английского языка продолжалось до конца. Возможно также, что при Инуэ Морская академия оставалась единственным учебным заведением, где преподавателям запрещалось вести разговоры о войне.
За семидесятилетнюю историю Этадзимы в период Китайско-японской и Русско-японской войн, вместе с Первой мировой войной и «китайским инцидентом», погибло пять процентов выпускников академии, но во Второй мировой войне этот уровень взлетел до девяноста пяти процентов. Частично это связано с установкой, что командир или капитан обязан разделить судьбу корабля, за который отвечает, — эта идея, конечно, проистекала из британской традиции. И все же это бессмысленная потеря для нации — достойные люди погибают в такое время. Как говорил Такаги Сокичи, «даже такие корабли, как „Ямато“ и „Мусаси“, можно построить за четыре-пять лет, но, чтобы подготовить командира в ранге капитана или контрадмирала, требуется двадцать лет». Ямамото трогала такая гибель людей, но он вовсе не одобрял этого; как пишет в «Сенсороку» начальник штаба Угаки, который присутствовал за ужином 7 октября в честь Кусаки и Инуэ, Ямамото намекнул, что предпочел бы, чтобы его капитаны вернулись живыми:
— Пока общество не привыкнет радоваться, что капитан потонувшего в бою корабля возвращается живым, не будет возможности успешно вести такую тяжелую и, возможно, затяжную войну. Пилоту самолета для спасения дается парашют, — почему же к командиру боевого корабля другой подход?
Правда, эти взгляды, без всякого сомнения, не находили отражения в газетных статьях, радиопередачах или коммюнике императорского генерального штаба; в армии и обществе считалось, что лучше умереть.
Между этим временем и неофициальным решением покинуть Гуадалканал в декабре 1942 года произошел ряд ожесточенных морских и воздушных сражений на юге Тихого океана, включая сражение на острове Саво, бой за юг Тихого океана и третье сражение за Соломоновы острова. Некоторые сражения кончились без явных победителей,- другие — в пользу одной из сторон. Америка потеряла авианосец «Хорнет», принимавший участие в налете Дулитла, а Япония лишилась линкоров «Хиеи» и «Кирисима». Но еще более важным стало, что радары американских войск, чью угрозу Япония ощутила во время операции «Мидуэй», позволяли совершать прямые попадания с первого удара темной ночью, без всякого освещения.
В записи в «Сенсороку» от 22 июня Угаки отмечает: «Главнокомандующий погружен в раздумья и выглядит подавленным». За время пребывания в Труке его голова заметно поседела. Наверняка он переживал огромное горе оттого, что 16-й пехотный полк — в нем служило много выходцев из Нагаоки — подвергался постепенному уничтожению на Гуадалканале. Угаки в письме Соримачи Эйичи пишет:
«Спасибо за твое письмо от 28 октября. Благодарен тебе за поздравления, но не нахожу в таких вещах радости (прошу, не говори никому), когда представляю, через какие страдания проходят сейчас молодые ребята из нашего района».
В другом письме, датированном 2 октября и адресованном Хори Тейкичи, он говорит:
«Дела идут все хуже. Я с самого начала чувствовал, что Америка не собирается с легкостью сдать позиции, завоеванные ценой таких жертв, и старался убедить окружающих, что с нашей стороны потребуется высокая степень готовности принести жертвы, но у нас все пребывали в состоянии легковесного оптимизма, до тех пор пока не случилось самое худшее. Я им просто завидую…»
8 декабря, к первой годовщине начала военных действий, в боях погибли 14802 японских военных моряка.
12 декабря император посетил великие гробницы Исе — отдать дань уважения. Невозможно установить, каковы его истинные чувства, но кажется правдоподобным: он пришел исповедаться в том, что не сумел предотвратить войну и избежать жертв, которые повлекла неудача. В одном из многих писем, отправляемых по традиции в конце года, Ямамото пишет:
«Громом среди ясного неба прозвучала новость — его императорское величество лично посетил великие гробницы Исе; переполняешься стыдом, что ничей волосок на голове не поседел за ночь».
Письма его женщинам, однако, несколько отличаются по тону. Одно из них, Ниве Мичи, в том же декабре, содержит следующий пассаж:
«Каждый, кто у меня появляется, делает мне комплимент, утверждая, что я хорошо выгляжу. Неужели и вправду? Конечно, если премьер-министр, и министр финансов, и министр флота, и министр торговли и промышленности — все так „хорошо выглядят“, то, полагаю, я тоже должен…»
В то время премьер-министром был Тодзио Хидеки, министром финансов — Кайа Окинори, министром финансов — Симада Сигетаро, а министром торговли и промышленности — Киси Нобусуке.
4
Новый, 1943 год Ямамото встречал на борту «Ямато», утирая пот, пока вылавливал залежавшиеся рисовые лепешки из своего озони (новогоднего супа). В этот день то ли по ошибке кока, то ли по недосмотру вестовых окасира-тсуки (рыба с нетронутыми головой и хвостом), часть новогоднего угощения, оказалась на столе с головами, повернутыми в неправильном направлении, — бросающаяся в глаза дурная примета. Сам Ямамото подавил себя, заметив с мягким сарказмом, что, похоже, и рыба переменила направление вместе со сменой года. Старший вестовой Оми Хийодзиро чувствовал себя виноватым в этом происшествии, как и в случае с «соевым тестом» во время Мидуэя.
Прошло уже три года и четыре месяца с того момента, как Ямамото стал главнокомандующим Объединенного флота. Необычно длинный срок, если сравнить с его тридцатью семью предшественниками, занимавшими этот пост, установленный еще до Русско-японской войны, когда он именовался «главнокомандующий регулярной регулярной эскадры». Но незаметно и намеков, что он передаст управление кому-то другому.
Ямамото, хотя никогда не делился этим со своим штабом, начал понемногу ощущать усталость. Мысли его, казалось, раздваивались между тем, чтобы с легкостью принять смерть, с одной стороны, а мечтами об окружающем мире, в особенности о Токио, где живет Чийоко. Многие письма это подтверждают. В одном, от 28 января 1943 года, к Хори Тейкичи, он говорит: