Адриан. Золотой полдень
Шрифт:
— Вы намерены не допускать его к повелителю?
Императрица кивнула.
— Можно и так сказать. Дело зашло слишком далеко, чтобы покорно ожидать, когда они зарежут сына, меня. Кстати, покушавшегося на тебя убийцу уже допросили. Он оказался каким-то мелким поваришкой, трудившимся на кухне наместника. Сначала этот безумный фанатик твердил, что решил отомстить язычнику за то, что тот обесчестил Лалагу. По его словам, эта храмовая блудница, является непорочной девой, в которой воплотился дух матери человека, объявившего себя сыном Бога. Когда его спросили, кто
Ларций попытался озвучить его, однако Помпея Плотина жестом заставила его примолкнуть.
— Не будем оглашать его публично, — и выразительно обвела взглядом стены и окна.
Ларций понимающе кивнул, потом поинтересовался.
— Это сначала. Что он выложил потом?
— Зачем тебе знать, Ларций. Давай остановимся на том, что может устроить всех нас, и в первую очередь, императора.
— Иначе правда может сгубить его? Не надо будет дожидаться жары?
— Именно так. Правда придавит его, она ужасна. Она слишком опасна для его здоровья, для исполнения того, о чем он мечтал всю жизнь. Я хочу, Ларций, чтобы он хотя бы сделал первый шаг. Чтобы вновь, если он без этого не может, переправился через Евфрат и хотя бы на одну милю приблизился к Индии. Разве он это не заслужил?
— Если я выложу эту сказку императору, меня в будущем могут ожидать большие неприятности. Что будет со мной, если замшелые пни возьмут верх?
Императрица развела руками.
— Ты сам отправился в поездку в Азию. Тебя предупреждали…
Она неожиданно разгневалась.
— А что будет с Публием? Что будет со мной и Матидией? Что будет с твоим Лупой, проявившим истинное благородство и недюжинную смекалку? Что будет с миллионами ни в чем не повинных граждан? Что будет с Римом?
— Они не посмеют поднять на тебя руку, — смутился префект.
Помпея презрительно усмехнулась.
— Все так говорят. Когда я появлюсь в Риме и обличу их как узурпаторов, как хищников, развязавших гражданскую войну, со мной церемониться не будут. Я у них как бельмо на глазу. Как, впрочем, и ты.
— Но, госпожа, меня не радует и будущее, в котором будет распоряжаться твой племянник. Ты же знаешь, как он относится ко мне. Публий никогда не простит мне Зию, а теперь еще эта женщина. Он тоже имел на нее виды.
— Знаю, — отрезала Плотина. — У меня был с ним разговор. Даю слово, пока я буду жива, пока будет жива Матидия, с твоей головы не упадет ни единый волосок. К тому же ты сам понимаешь, после того как Публий получит жезл, мелкие обиды сразу забудутся.
— Хорошо, госпожа. Предположим, я соглашусь выложить императору этот бред насчет повара. Или подтвердить его. Ликорма легко опровергнет эту ложь.
— Не опровергнет. Ликорме все известно. Даже больше того, что известно нам. Он побоится открыть правду, потому что правда первым уничтожит его. Смерть императора для него гибель. Он
Лонг насупился.
— Госпожа, Сацердата тоже выдумка?
— Нет, Ларций. Все что касается Сацердаты, правда. Ему удалось скрыться.
— Другими словами, если бы Адриан польстился на Тимофею, она должна была дать знак своему сообщнику.
— Двум сообщникам, Ларций.
— Ага, значит, их было двое?
— Да, один успел улизнуть. Он и предупредил Сацердату. Сацердата хитер, Ларций, и злопамятен.
Наступила тишина. Лонг прошелся по комнате, потом остановился напротив императрицы.
— Итак, Тимофея должна была подать знак. Услышав условленную мелодию, один из убийц должен был проникнуть в дом и убить наместника. А другой?
— Проследить, чтобы дело было исполнено. В случае необходимости помочь первому, но главное, прирезать твою красотку. Кстати, о красотке. В свете изложенной мною версии ее вина выглядит не такой уж опасной. Ее вполне можно будет на некоторое время оставить под твоим присмотром. Если же всплывет правда, ей не избежать пыток и жестокой казни. Конечно, решение останется за императором, но я уверена, что смогу помочь тебе еще раз насладиться этой дрянью.
Губы ее неожиданно задрожали, он укорила префекта.
— Признайся, Ларций, каким образом ты ухитряешься отыскивать самых непотребных, самых грязных и опасных девок?! Им мало любовных утех, они стараются заманить в свои сети высших должностных лиц! Какая прелесть была твоя Волусия, и на кого ты ее променял! На подлую, развратную Зию, на храмовую шлюху Лалагу, с юных лет занимавшуюся постыдным ремеслом! Сам ты как к этому относишься?
Ларций, мужчина за пятьдесят, боевой офицер, верноподданный гражданин — повесил голову. Потом пожал плечами.
— Сколько можно обходиться без женщины, наилучшая! Я — однолюб, госпожа. Ты полагаешь, что сочинять стишки, лепить из глины уродов, играть на кифаре, гнусно намекать мужу — как жаль, что я не соблазнил твою жену! — потом обманом овладеть его наложницей, лучше? Смущать людей ссылками на Эпиктета лучше? На этого хромоного мудреца, пародию на Сократа, который заявил что, «все на свете имеет свою направленность, связанную с человеческими существами. Некоторые животные пригодны для пищи, другие — для испытания мужества; даже клопы полезны, поскольку помогают нам просыпаться по утрам и не слишком долго нежиться в постели». Это достойно наследника престола?!
У него перехватило дыхание, затем он совсем не к месту выпалил.
— У Тимофеи есть ребенок.
— Ну и что? Я же сказала, у нас здесь не богадельня.
— Он в руках у Сацердаты.
* * *
Все утро Лонг ждал вызова к Траяну, готовился к вызову. Лгать, глядя в глаза императору, было непросто. Задача казалась невыполнимой, префект не знал, как к ней подступиться. Ларций по много раз прикидывал, чего следует держаться твердо, от чего можно будет отказаться, о чем вообще упоминать не следует.