Адская бездна. Бог располагает
Шрифт:
– Я хочу, – произнес Юлиус, – чтобы вы прекратили встречаться с Лотарио.
У Лотарио вырвался протестующий жест.
Но Фредерика не дала ему времени сказать ни слова. Она поспешила ответить:
– Есть самое простое средство сделать так, чтобы мы с господином Лотарио не встречались и чтобы вы были в этом уверены. Надо, чтобы между нами пролегло большое расстояние. В день нашей свадьбы господин Лотарио обратился к вам с предложением, но вы тогда его отвергли. Он собирался вернуться в Германию.
– Он поступил бы весьма разумно, если бы вернулся туда, – сказал Юлиус.
– Я
Тут Самуил опять счел уместным вмешаться. В его планы не входило, чтобы Лотарио, отправившись в такую даль, выскользнул у него из рук.
– Юлиус не требует столь многого, – сказал он. – Он просит только, чтобы Лотарио больше не ездил сюда, а не чтобы он уехал. Лотарио не в том возрасте, когда отказываются от деятельной жизни, и Юлиус, хоть вдруг и превратился в мужа, остался дядей в достаточной мере, чтобы не разрушать карьеру и будущность своего племянника.
– А, ну да, конечно, – проворчал Юлиус, раздосадованный тем, что его обрекли на такое вынужденное великодушие.
Лотарио вздохнул.
– Что ж, мой друг, – снова заговорила не теряющая мужества Фредерика, – можно ведь разлучиться и не нанося вреда будущности вашего племянника. Если господин Лотарио остается во Франции, что нам с вами мешает отправиться в Германию? Вы уже почти совсем оправились от вашего недуга, ваши силы восстанавливаются. Путешествие не принесет вам ничего, кроме пользы. Почему бы нам не пожить в этом красивом Эбербахском замке, ведь вы обещали показать его мне?
Самуил кусал губы и в таком же нетерпении, как Лотарио, ждал, что ответит Юлиус.
Мрачный замысел, который он таил в своем мозгу, требовал, чтобы Лотарио не разлучался со своим дядей. Иначе все рушилось.
Однако ответ Юлиуса успокоил его.
– Нет, – заявил тот с угрюмой миной. – Я не могу, да и не хочу никуда ехать. У меня здесь дела, долг велит мне оставаться в Париже.
Лотарио и Самуил оба не смогли скрыть облегчения.
– Но, – продолжал граф фон Эбербах, возвышая голос и гневаясь оттого, что чувствовал себя довольно скованно, – я не понимаю, с какой стати мы изощряемся, выдумывая, какими средствами разрешить столь простой вопрос, который уладится сам собой. Чтобы помешать вам видеться, вовсе нет необходимости разводить вас на сотни льё друг от друга: есть моя воля, и этого достаточно. Я все решил и приказываю, чтобы отныне, пока я жив, моя жена больше не принимала Лотарио у себя в доме.
Молодой человек с трудом удержался от гневной вспышки.
Самуил, казалось, был обескуражен таким насилием со стороны Юлиуса.
– Как это? – спросил он. – Ты что же, хочешь их совсем разлучить? Они не смогут больше видеться даже в твоем присутствии?
– В моем присутствии пусть, – промолвил Юлиус. – Но только в моем присутствии.
Лотарио поднял голову.
– Но, сударь, – произнес он, – я же люблю Фредерику.
– И я тоже, тоже ее люблю! – выкрикнул Юлиус, взрываясь вновь, и вскочил на
Наступило мгновение, когда эти двое перестали быть юношей и стариком, дядей и племянником, благодетелем и облагодетельствованным. Теперь это были двое мужчин, двое равных, двое соперников.
В это мгновение все прошлое рухнуло в бездну, исчезло.
У Фредерики вырвался крик ужаса.
На губах Самуила мелькнула странная усмешка.
– Лотарио! – закричала Фредерика.
Звук этого дорогого голоса, полного отчаянной мольбы, заставил молодого человека немного прийти в себя. Но, казалось, он боялся, что не сможет долго сохранять самообладание.
– Прощайте, сударь, – сказал он, не взглянув на своего дядю. – Прощайте, Фредерика.
И он удалился стремительными шагами.
Минуту спустя на дороге послышался топот копыт двух лошадей, скачущих во весь опор.
Юлиус в изнеможении опустился на скамью.
«Ну, – сказал себе Самуил, – первый акт сыгран. Теперь все дело в том, чтобы действовать быстро, не допуская антрактов».
XXXVII
Дистилляция яда
Эта внезапная, непредвиденная вспышка ревности Юлиуса привела к тому, что уже на следующий день взаимоотношения главных персонажей этой истории изменились весьма существенно.
Согласно приказанию Юлиуса, Лотарио более не появлялся в Ангене.
Фредерика, как она и говорила Лотарио, стала теперь видеться с Юлиусом ежедневно, то в Париже, то в Ангене.
Только она чаще, чем собиралась, ездила в Париж, чтобы не утомлять его поездками за город, а также и потому, что испытывала потребность в движении и деятельности: физические усилия помогали забывать о пустоте, которая разверзлась в ее душе.
Она делала все что могла, чтобы граф фон Эбербах не заметил ее печали, не увидел, что она тоскует о чем-то – или скорее о ком-то. Внешне она была весела и старалась своими заботами и преданностью развеять угрюмую скуку графа.
Полного разрыва между Юлиусом и Лотарио не произошло: все кое-как уладилось. Лотарио иногда приходил в графский особняк, а если сталкивался там с Фредерикой, он вздрагивал, как от потаенной боли, и спешил прочь, вспомнив о каком-нибудь неотложном деле. В проявлениях своей нежности к Фредерике и почтения к дяде он стал крайне сдержан. Казалось, он сердит на них чуть ли не в равной мере: на него – за данный приказ, на нее – за послушание.
Самуил открыто принял сторону молодых людей, пострадавших от ревности графа фон Эбербаха.
Он не стеснялся весьма резко заявлять Юлиусу в лицо, что так они не договаривались: первым условием его согласия на этот брак было то, что граф никогда не будет смотреть на Фредерику иначе как по-отечески, и не затем Самуил отдал ему свою дорогую приемную дочь, чтобы он сделал ее несчастной.
И поскольку Самуил говорил все это не таясь, не упускал случая упрекнуть Юлиуса и при малейшем поводе заводил речь о праве Лотарио и Фредерики любить друг друга и не скрывать своих чувств, они оба мало-помалу сблизились с ним, привыкнув видеть в нем своего подлинного покровителя.