Адская игра. Секретная история Карибского кризиса 1958-1964
Шрифт:
В сентябрьском 1962 года заявлении, в котором Джон Кеннеди провел границу между допустимой и недопустимой военной помощью Кубе, он упомянул бомбардировщик ИЛ-28 с дальностью полета 1400 км, который может нести ядерный или обычный заряд в 15 килотонн. Он причислил самолет к неприемлемому наступательному вооружению, которое Кремль не имел права предоставлять Кастро. Самолет ИЛ-28 вновь появился в перечне, переданном Микояну 2 ноября{36}.
Москва надеялась, что это требование можно проигнорировать. В письме от 4 ноября Хрущев обвинял Кеннеди в том, что обращая внимание на второстепенные проблемы, он тем самым затрудняет урегулирование ракетного кризиса. «Нам трудно понять, — писал Хрущев, — какая цель преследуется появлением этого перечня». Он намекнул, что Кеннеди возвращается к своей прежней политике использовать любой предлог для подрыва режима Кастро. «Требование, которое предъявлено, видимо, преследует какие-то иные цели, а это — я хотел бы, господин президент, чтобы вы правильно поняли меня, — может привести не к улучшению
Пентагон не считал перемещения 11-го морского экспедиционного корпуса маневрами. 1 ноября Министерство обороны подготовило для Белого дома аналитическую справку о возможных потерях США при вторжении на Кубу. Объединенный комитет начальников штабов сообщал, что общее число пострадавших составит 18 484 человека (убитые, пропавшие без вести, раненые), из них на первый день придется 4462{38}.
В ноябрьской справке Пентагона также говорилось, что на Кубе американские вооруженные силы не встретят ни организованных подразделений советских вооруженных сил, ни тактического ядерного оружия. 26 октября разведка США обнаружила в восточной части Кубы советское подразделение с единственной пусковой установкой «Луна»{39}. До начала блокады Хрущев сумел высадить на Кубе 41902 человека, включая 10 000 солдат и обслуживающего персонала, около 100 единиц тактического ядерного оружия, но американская разведка США не нашла такого количества живой силы и оружия. Поэтому был сделан вывод, что на острове находится лишь вспомогательный персонал для обслуживания баллистических ракет и сопутствующего оборудования{40}. Одна «Луна» не свидетельствовала о значительной угрозе, поскольку ракеты такого класса, наподобие американских ракет «Онест Джон», могут нести как обычный, так и ядерный заряд. Однако командование Атлантическими силами предупреждало Белый дом, что «оценка возможных потерь… может оказаться неверной, если противник применит тактическое ядерное оружие». Если бы в день «D» СССР использовал его против сил вторжения, тогда могла быть кровавая баня, хотя «удар по малому скоплению войск» не был бы столь страшным. Наличие ракет «Луна» не помешало бы вторжению. Тем не менее командование Атлантических сил подчеркивало, что до начала военных действий необходимо уничтожить их ударом с воздуха{41}.
Вероятность того, что советские наземные силы, возможно, располагают тактическим ядерным оружием, не охладила энтузиазм большинства членов Объединенного комитета начальников штабов. Кёртис ЛеМей был уверен, что как только летчики закончат работу на Кубе вторжение станет «легкой прогулкой»{42}. Через несколько дней после того, как была проведена предварительная оценка возможных потерь, генерал Эрл Уилер предпринял краткую инспекционную поездку на юг в группу войск, предназначенную для первой волны десанта. Он признал, «что никогда прежде за 30 лет военной службы не видел более впечатляющей подготовки» Уилер доложил коллегам: «Мы готовы, как никогда»{43}.
На совещании госдепартамента, состоявшемся в первой неделе ноября, Кеннеди процитировал строки из поэмы испанского тореадора Доминго Ортеги:
Критики боя быков выстроились в ряд,
Заполнив огромную площадь;
Но был лишь один человек, который знал,
И это — человек, который сражался с быком{44}. Намерение Пентагона выполнить свою задачу, а также растущее беспокойство общественности и конгрессменов по поводу остающихся на Кубе бомбардировщиков ИЛ-28 вынуждали Кеннеди предпринять какие-то шаги. 28 октября он пообещал не оставлять вопрос о бомбардировщиках в «подвешенном состоянии»{45}. Но в последние дни Хрущев игнорировал его официальные просьбы, и Кеннеди опасался, что теряет контроль над ситуацией. Обдумывая различные варианты, президент решил, что только личные контакты с Кремлем убедят Хрущева в серьезности проблемы с бомбардировщиками и, вероятно, откроют новый раунд взаимных уступок. Он, Кеннеди, лучше знал, как бороться с этим быком.
9 ноября Роберт Кеннеди пригласил Георгия Большакова, с которым не встречался с момента обнаружения ракет на Кубе, к себе домой. Подозревая, что Большаков был использован Кремлем в целях дезинформации, братья Кеннеди тем не медее не потеряли доверия к нему{46}. Администрация Кеннеди решила вновь прибегнуть к этому секретному каналу, чтобы закрыть вопрос с бомбардировщиками ИЛ-28.
«Президент, — сказал Роберт Кеннеди Большакову, — заинтересован в скорейшем разрешении проблемы» Представив это как «свое личное мнение», Генеральный прокурор
По-видимому, братья Кеннеди не получили сильной поддержки членов Исполкома, прежде чем выйти с подобными предложениями. После встречи с Большаковым Роберт Кеннеди переоделся в смокинг, чтобы пойти на официальный обед и танцы в Белый дом в честь героя Второй мировой войны генерала Джеймса Гэвина{48}. Несколько раньше перед выходом президента с супругой к гостям в Восточную комнату Роберт сообщил брату о разговоре с представителем Хрущева. Впервые с момента, когда братья начали обсуждать возможность мирного решения, в Белом доме почувствовали озноб. Ни президент, ни его советники не изменили позиции о недопустимости размещения ИЛ-28 на Кубе. В любом случае президент попросил брата прекратить ссылки на какие-то туманные договоренности, позволявшие не возвращать бомбардировщики в Советский Союз.
Обескураженный Генеральный прокурор часом позже позвонил Большакову, чтобы взять свои слова обратно. Он якобы изложил лишь свое «личное мнение» о возможности нахождения ИЛ-28 на Кубе в том случае, если их будут пилотировать советские летчики. «Решение президента, — пояснил он, — незыблемо: для скорейшего урегулирования кубинского кризиса нужно скорее вывезти самолеты ИЛ-28 из Кубы»{49}.
Получив копии обоих заявлений Роберта Кеннеди, Хрущев 10 ноября созвал заседание Президиума для поиска выхода из нового кризиса. Добрынин в депеше, Направленной в Москву, сообщал со слов Большакова, что хотя тон разговора был «вежливым», заявление Роберта Кеннеди носило характер явного и навязчивого нажима на нас{50}. Хрущев просил передать американцам что он хотел бы оставить бомбардировщики на Кубе под советским контролем. «Ваш брат Роберт Кеннеди предложил это в качестве одного из вариантов решения вопроса. Мы согласны с ним»{51}. Но если этого недостаточно то Хрущев готов на дальнейшие уступки. Единственно, о чем просил Кеннеди, — это о способе реализации договоренности о ликвидации ракет «Юпитер» в Турции: никаких торжеств, церемониала, только два официальных лица с каждой стороны. Хрущев обещал убрать ИЛ-28 «через какое-то время». Он намекнул, что Кубе отводится главная роль в определении момента. «У нас есть свои трудности в этом вопросе», — заявил Хрущев, имея в виду беды Микояна в Гаване{52}.
Президиум решил провести по этому поводу консультации с Фиделем Кастро. Недовольство Кастро решением Кремля от 28 октября было не в последнюю очередь вызвано тем, что с ним не посоветовались. Хрущев и его ближайшее окружение понимали, что потеря ИЛ-28 не обрадует Кастро. Но по крайней мере он не будет жаловаться, что его не проинформировали. Хрущев сообщил Микояну о дебатах на заседании Президиума. В сообщении 11 ноября он поставил риторический вопрос: что мы потеряем и что приобретем, убрав бомбардировщики? И для сведения Микояна сам же ответил: «Потерь особых нет». «С военной точки зрения, — добавил Хрущев, — потерь почти нет, потому что эти самолеты, как вам известно, устаревшие и не играют роли в войсках, и мы уже давно прекратили их производство и расформировывали части, вооруженные ИЛ-28». Что касается «морального ущерба» для Кубы, Москва прекрасно сознает, что ликвидацию ИЛ-28 там встретят отрицательно и это, несомненно, создаст «трудности», когда Микоян постарается «вложить» правильное понимание дела «в сознание нашим друзьям». Чтобы Микоян не думал, что Хрущев разрешает ему сделать послабление для Кастро, Москва сообщала: «В этом и искусство политических деятелей, чтобы встречая трудности проявить способность их преодолеть»{53}.
В письме Хрущева Микояну содержались все основные тезисы ранее направленной Микояну записки. Холодный трезвый анализ цены решения сочетался с жалобами на то, то США поставили Москву перед дилеммой. Хрущев не хотел, чтобы Микоян или, возможно, кубинцы думали, что ИЛ-28 будут убраны под угрозой военной интервенции США. «Мы можем, собственно, и не согласиться с требованием США и не удалять ИЛ-28», — писал Хрущев, убеждая Микояна, что советское руководство не верит, что отказ СССР повлечет вторжение с Флориды. «Однако, — добавил он, — гарантировать этого, конечно, нельзя, когда имеешь дело с сумасшедшими». Микояну были даны инструкции тщательно изучить проблему и только потом послать Кеннеди окончательный ответ{54}.
В телеграмме своим представителям в Нью-Йорке Москва пояснила, что вывод ИЛ-28 с Кубы следует рассматривать «как нашу последнюю позицию». Президиум желал, чтобы В.В.Кузнецов, заместитель министра иностранных дел, который вел переговоры с Эдлаем Стивенсоном и Джоном Макклоем, проверил, примут ли американцы первоначальные варианты предложений Роберта Кеннеди, сделанные в беседе с Большаковым. Сейчас ни при каких обстоятельствах Кузнецов не должен соглашаться с выводом ИЛ-28. Кремль считал, что высказанные в ходе беседы Роберта Кеннеди с Большаковым варианты могут все же оказаться реальными, отмечая, что они «были бы более приемлемыми для нас». Учитывая чувствительность кубинцев, Москва рекомендовала Кузнецову, чтобы он координировал свои переговоры с американцами с переговорами Микояна в Гаване. «Эта наша уточненная позиция относительно вывода ИЛ-28 должна быть реализована лишь после согласования с кубинскими друзьями, о чем вы будете поставлены в известность»{55}.