Адвокат черной королевы
Шрифт:
– П-п-почему вы решили, что это мой отец? – еле слышно спросила Светлана.
– Небольшая деталь, сударыня. Взгляните-ка сюда, – человек в халате ткнул пальцем на разложенные рядом предметы. – Это фрагменты одежды утопленника, а вот и фляжка, которая сохранилась в полусгнившей одежде. Ничего не узнаете?
Да, эта фляжка принадлежала отцу. Ему подарила ее когда-то мама. Еще тогда, когда они были счастливы.
Светлана прикрыла глаза. В ушах звучал голос отца…
– Милая вещица, – восхищался Данилкин. – Золотце, но зачем ты так потратилась? Ты ведь знаешь, я не пью.
– И не надо, – со смехом отвечала мать. – Ты нальешь туда виски. Предположим, ты поедешь на охоту или рыбалку,
– Исключено, милая! Я никогда не полезу в лодку. Ты же знаешь, я не умею плавать.
– Ах, как это необычно для мужчины, не уметь плавать! – хлопала в ладоши мать. – Но все же погляди на гравировку. Я старалась.
– Конечно. Ты умница…
– «Арсению Данилкину от любящей супруги. Будешь открывать, вспомни меня», – прочитал следователь. – Ну, как, знакомая вещь?
Светлана кивнула головой. Видение рассеялось.
– Значит, напрашивается неутешительный вывод. Фляжка принадлежала Данилкину, и обнаружена она в кармане неопознанного мужчины. Стало быть, этот мужчина и есть Данилкин Арсений Александрович. Есть возражения?
– Эту фляжку мог взять кто угодно! – высказался один из людей в форме. – Так что это весьма спорное утверждение.
– Возражение принимается, – по-военному четко отрапортовал следователь и, обращаясь к Светлане, осведомился: – Отец терял фляжку?
– Н-н-нет, – ничего не понимая, ответила она.
– Не терял. А можете вы сейчас назвать местонахождение вашего родителя?
– Нет.
– Когда вы его видели в последний раз?
– Не знаю, но очень давно.
Следователь развел руками:
– Вопросы еще будут?
Все молчали…
Должно быть, следователь оказался прав, потому что отец так и не объявился. Светлана жила в квартире одна, но это обстоятельство не доставляло ей радости. От некогда дружной семьи остались только фотографии, спрятанные где-то в коробке, на антресолях. Данилкина не любила ворошить прошлое, но иногда оно само собой врывалось в ее жизнь. Тогда Светлана каменела и подолгу не могла прийти в себя, мучительно пытаясь понять, почему судьба так жестоко обошлась с ними. Ведь они заслуживали всего самого лучшего…
Мир, в котором сейчас обитала Елизавета, был плотно заселен людьми. Здесь были свой правитель и придворные, существовал средний класс «серых лошадок», имелись свои отбросы.
Камера не была просторной, но из-за обилия населявших ее женщин она не казалась маленькой. Дневной свет сюда почти не проникал. Крошечное окно под потолком было снабжено двумя рядами решеток и металлическими жалюзи – «ресничками», как их ласково именовали заключенные. Лампы дневного света, горевшие даже ночью, доводили до одурения. Не сверяясь с часами, трудно было определить время суток.
Обитатели женской камеры попытались внести в тюремную прозу отдельные элементы домашнего уюта. Речь шла не только о цветных картинках и фотографиях, в изобилии представленных на стенах жилища, но и о так называемых «марочках». Это были носовые платки или лоскутки простыней, раскрашенных фломастерами и карандашами. Каким образом эти творения крепились на стенах, Елизавета так и не поняла.
Она, следуя советам бывалой подруги, старалась приглядеться к нравам местных обитателей и до поры до времени не мозолить глаза. Как поняла Лиза, безусловным авторитетом пользовалась только Регина. Ее ближайшее окружение составляли несколько узниц. Места «неприкасаемых» располагались далеко от входа и, соответственно, туалета. Они питались вместе, вовсю пользуясь продуктами других заключенных. Когда королевская верхушка усаживалась за стол, остальным заключенным запрещалось справлять нужду. Обслуживали элиту несколько «серых мышек». Вопреки представлениям Дубровской узницы не ограничивали себя сухим пайком. Под половой плиткой проходила спираль, на которой можно было готовить горячую пищу. Кулинарные изыски заключенных могли удивить кого угодно. Здесь варились не только супы, но стряпались даже пельмени. Особым почетом пользовался «чиф», больше известный в народе как «чифир», крутая заварка. Это был особый ритуал, прелести которого Лиза так и не смогла оценить.
Она давилась слюной, ощущая запахи приготовляемых яств. Брезгливости в ней поубавилось, и она могла, не морщась, есть тюремную пищу. Марта охотно делилась с ней продуктами, но злоупотреблять ее щедростью Дубровская стеснялась. Хотя потребности молодого здорового желудка оказывались сильнее доводов совести и Лиза с удовольствием уплетала лапшу быстрого приготовления, суп из пакетиков и хлеб, который казался девушке королевским лакомством.
Дубровская пока не нашла себе ни подруг, ни врагов. Но в суровом и непонятном мире женской тюрьмы доверительные отношения с Мартой стали для нее тихой гаванью, где она надеялась укрыться от бдительного ока королевы…
– Ты за что здесь? – спросила она как-то приятельницу.
– Ох, это печальная история! – вздохнула Марта. – Мне не очень приятно ее вспоминать, но тебе, так и быть, я ее расскажу…
Она никогда не была богатой, даже обеспеченной ее бы никто не назвал. В этом, впрочем, не было ничего удивительного. Что ожидать от особы, имевшей в кармане свидетельство об окончании профессионально-технического училища? Марта работала рядовым штукатуром-маляром и мечтала о семье, большой любви и детях. Ее желания исполнились частично. Большую любовь она испытала, ребенка завела, а вот семьи не сложилось. Отец дочки смотался сразу же, как только узнал о беременности. Но женщина не тужила. Девочка росла справная, смышленая. Марта тянула ее, как могла. Английский язык, бальные танцы – словом, все, что положено маленькой принцессе. Дочка тоже не подкачала: блестяще училась, приобретала модный лоск и безупречные манеры. Она окончила институт, окунулась в бизнес. Ее дела шли превосходно: появились квартира, машина, поклонники. И о матери она не забывала: продуктовый набор к празднику, конвертик с деньгами на день рождения. Так бы и жили дальше, если бы не случай…
Праздновали день рождения дочери. Банкет в ресторане, цветы, подарки. Естественно, все выпивали, веселились. Когда пришло время возвращаться домой, дочь уселась за руль автомобиля.
– Не надо бы тебе вести машину, доченька, – просила Марта. – Ты ведь выпила.
– Оставь нотации, мать. Лучше садись, и поедем домой. Я чертовски устала, а завтра у меня трудный день.
Что оставалось делать? Конечно, Марта села на пассажирское сиденье. Дочь вела машину очень неаккуратно: не смотрела на показания спидометра, почти не снимала ногу с газа, лихо срезала повороты. Как на их пути оказался тот «Москвич», Марта даже не может вспомнить. Все произошло, как в жутком фильме-катастрофе. Их занесло, они сильно ударили чужой автомобиль, тот пробил ограждение и с приличной высоты рухнул вниз с моста. Марту и дочь спас то ли ангел, то ли дьявол.
Дочь мигом протрезвела. Бросившись к парапету, она посмотрела вниз и завизжала от ужаса. О судьбе пассажиров «Москвича» можно было уже не беспокоиться.
– Что же делать, мама? – кричала она. – Все погибло, все! Я не хочу в тюрьму. Это не для меня!
Марта нашла решение. Когда подъехали представители ГАИ и милиции, она взяла на себя вину. Благо, водительские права она получила месяцем раньше (доченька помогла). Ни у кого не возникло сомнений, что настоящей виновницей аварии явилась она, а не ее дочь, трясущаяся от страха, с бледным лицом, перепачканным тушью.