Адвокат
Шрифт:
Он поинтересовался, кто, кроме меня, работает в конторе. Я кратко охарактеризовал наш персонал.
— Потрясающе! Не может быть! — время от времени буркал он под нос. Наконец поднялся, пошел к двери и перед уходом спросил: — Мы еще увидимся?
— Вне всякого сомнения.
Глава 18
Инструктаж длился около получаса — по дороге от конторы до приюта «Добрый самаритянин» в Петворте, на северо-востоке от города. Мордехай вел машину, я прижимал к груди кейс и чувствовал себя зайчиком, приготовленным на завтрак удаву. На мне были джинсы, белая рубашка с галстуком и старый синий блейзер. На ногах белые носки и удобные, разношенные кроссовки «Найк». Бриться
Юрист с улицы может одеваться так, как вздумается.
Заметив мое преображение, Мордехай встал из-за стола и громко объявил, что я готов к работе. Взгляд его задержался на кроссовках. Я понял, что ему приходилось встречать снобов, которые, выкроив безумно дорогой час и пообщавшись с бездомными, бог весть почему отпускали щетину и облачались в задрипанные джинсы.
— Твоя клиентура будет самая разношерстная, — вещал Мордехай, небрежно положив левую руку на руль, а правой сжимая стаканчик с кофе. — Одна треть — безработные, вторая — семьи с детьми, третья — недоразвитые. В четвертую треть входят ветераны, в пятую — лица с низкими доходами, дающими право на дешевое муниципальное жилье, благо крыша над головой имеется только у шестой трети. За последние пятнадцать лет было разрушено около двух с половиной миллионов дешевых квартир, а федеральные жилищные программы урезаны на семьдесят процентов. Так что в увеличении бродяг нет ничего удивительного. Правительство уравновешивает бюджет за счет неимущих.
Статистикой Мордехай оперировал без видимых усилий.
В работе заключалась вся его жизнь. Приученный к скрупулезной точности, я с трудом подавлял желание конспектировать за ним.
— Если у твоего клиента есть работа, то она самая низкооплачиваемая, поэтому о частном жилище и речи быть не может. О нем они даже не мечтают. Доходы вечно не поспевают за ростом квартирной платы. Люди опускаются и опускаются, в то время как чиновничий аппарат год за годом выгрызает из программ социальной помощи огромные куски. Вдумайся: лишь четырнадцать процентов бездомных инвалидов получают пособие. Четырнадцать процентов!
Мы едва не проскочили на красный свет, машина Мордехая забаррикадировала перекресток. Послышались возмущенные гудки. Я сполз на сиденье, со страхом ожидая аварии. А Мордехаю было абсолютно невдомек, какую ненависть вызывает он и его автомобиль у водителей, и без того разъяренных часом пик. Отрешенным взором он смотрел вдаль, в иной мир.
— Примерно половина бедняков тратит семьдесят процентов дохода на оплату жилья. Бюрократы из министерства жилищного строительства и городского развития считают, что на это им должно хватать трети. Десятки тысяч людей у нас в городе находятся в подвешенном состоянии: один неоплаченный счет, незапланированный поход к врачу, непредвиденная ситуация — и они теряют крыши над головами.
— Куда же они идут?
— Очень редко прямо в приют. Сначала обращаются к родственникам, затем к друзьям. Но те обитают в таких же условиях, а договор об аренде ограничивает количество проживающих в одной квартире. Тому, кто нарушает его, грозит выселение. Люди пристраивают одного ребенка у сестры, другого — у приятеля, попадая просто между молотом и наковальней. Приюты пугают бездомных.
Мордехай отпил кофе.
— Почему?
— Далеко не каждый приют безопасен. Драка — обычное дело, но случаются и грабежи, даже изнасилования.
Вот, оказывается, где ждет меня продолжение юридической карьеры.
— Жаль, не прихватил пистолета.
— Ничего с тобой не случится. В городе работают сотни добровольных помощников, и я ни разу не слышал, чтобы хоть один как-то пострадал.
— Это вдохновляет.
Машина тронулась с места.
— Примерно половина бродяг травится какой-нибудь дрянью — вспомни Харди. Это считается нормой.
— Что для них можно сделать?
— Не так уж много, к сожалению. Осталось несколько программ, но найти свободную больничную койку трудно.
С Харди нам повезло, мы пристроили его в лечебницу для ветеранов, а он взял да сбежал. Алкоголик сам знает, когда ему протрезветь.
— Чем в основном травятся?
— Спиртным. Оно обходится дешевле остального. Курят крэк, он тоже доступен. В ходу всё, но модные наркотики им не по карману.
— Какими будут мои первые пять дел?
— Волнуешься?
— Хочется иметь хотя бы смутное представление.
— Расслабься. Работа не слишком сложная. Главное терпение. К тебе придет клиент, которого обделили льготами, скажем, талонами на питание. Или у него развод. Или жалоба на домовладельца. Спор о приеме на работу. Наверняка правонарушение.
— Что именно?
— Мелочь. Власти усиленно стараются превратить бездомного в преступника. Крупные города напринимали массу законов, цель которых — доконать бродяг. Нельзя попрошайничать, нельзя спать на скамейке, нельзя ночевать под мостом, нельзя хранить личные вещи в городском парке, нельзя сидеть на тротуаре, нельзя есть на ходу. Очень многое из этой чуши суды отменяют. Умница Абрахам убедил кое-кого из федеральных судей, что такие, с позволения сказать, законы являются прямым нарушением первой поправки к Конституции [10] . Тогда власти взялись ужесточать общие положения, касающиеся бродяжничества и нарушения общественного порядка. Направлено это опять-таки против бездомных. Когда человек с приличной внешностью и в хорошем костюме пошатываясь выходит из бара, чтобы за ближайшим углом справить нужду, на него не обращают внимания. Но напруди за тем же углом бездомный, его сразу поволокут в участок за поведение, оскорбляющее общественные нравы. Чистки стали обычным явлением.
10
Первая поправка к Конституции гарантирует гражданские свободы, внесена 15 декабря 1791 г..
— Чистки?
— Да. Власти облюбовывают район, нагоняют полицию, та ловит бездомных и сплавляет куда подальше. Именно это произошло в Атланте накануне Олимпиады — позор, видите ли, если мир узрит на улицах нищих и попрошаек. Вот они и приказали своим штурмовикам решить проблему, а потом хвалились, какой чистенький и аккуратненький у них город.
— Куда дели людей?
— Да уж, конечно, не в приюты, черт побери, их в Атланте просто не существует. Прошлись частой гребенкой по центру, собрали всех, кого можно было, вывезли на окраины и разбросали там, как навоз. — Секунд пять, пока одной рукой Мордехай подносил ко рту стаканчик с кофе, а другой регулировал отопитель, руль машины болтался сам по себе. — Запомни, Майкл: каждый человек вынужден где-то быть, то есть присутствовать. У этих людей нет выбора. Если голоден — просишь пищу. Если устал вусмерть — засыпаешь, где откажут ноги.
Если у тебя нет дома — живешь где придется.
— Их арестовывают?
— Каждый день, и это по-настоящему глупо. Возьмем бродягу. Время от времени ему удается приткнуться в приют, найти работу, за которую сколько-нибудь да платят. Он старается, хочет подняться на ступеньку выше. И вдруг его арестовывают за ночь под мостом. Но ведь каждый должен где-то спать. Вся вина этого человека в том, что городские власти с поразительной близорукостью приравняли бездомность к преступлению. Парень вынужден платить тридцать долларов, чтобы выбраться из камеры, и еще столько же составляет административный штраф. Шестьдесят долларов из очень тощего кошелька. Общество дает нашему герою очередной пинок в зад. Он арестован, оскорблен, оштрафован, наказан — и должен осознать порочность своего образа жизни. Найди дом! Чтоб на улице тебя больше не видели! Это происходит во всех наших городах, Майкл.