Адъютант генерала Май-Маевского
Шрифт:
— Да, он держит их в руках. Нам особенно бояться их не следует, по мере продвижения вперед самостийность у них отпадет, — сказал Ефимов.
— Пока там отпадет, а сейчас нужно присматривать за ними. Да, я забыл вам сказать, назначьте ревизию генералу Дееву, о результатах доложите.
Спустя несколько дней был взят Орел. Ликованию Добрармии не было конца.
— Орел — орлам!—воскликнул Май-Маевский.
Пресса рисовала события в самых радужных красках, подчеркивая, что население Орла вышло с иконами и на коленях пело «Христос воскресе». Радость была беспредельна! Один Май-Маевский не терял головы.
—
— Я тоже так думаю. Судя по сводкам, красные пpидают большое значение Орлу. Недаром они несколько раз переходили в контр-атаку. Посмотрим, что будет дальше, — согласился Ефимов, рассматривая оперативную карту.
— Да, надо ожидать решительных боев. Колчака осадили. Я никак не пойму тактики Деникина. Зачем держать под Царицыном такие силы, терять людей, ради одного только соединения с Колчаком, тогда как главный удар должен развиваться на орловском направлении.
Генерал оказался прав.
НАЧАЛО КОНЦА
Орел был первой ласточкой полного разгрома Добрармии
Станция Змиевка [8] решила авантюру «строителей Единой и Неделимой», закрыв широкую московскую дорогу.
Командир корпуса генерал Кутепов доносил:
«Корниловцы выдержали в течение дня семь яростных штыковых атак красных. Появились новые части, преимущественно латыши и китайцы. Численность появившегося противника установить не удалось. Потери с нашей стороны достигают восьмидесяти процентов».
8
Ст. Змиевка — вблизи Орла, где был прорван фронт Добрармии
Вслед за этим донесением последовал ряд оперативных сводок самого катастрофического содержания:
«Под натиском превосходных сил противника наши части отходят во всех направлениях. В некоторых полках корниловской и дроздовской дивизий осталось по двести штыков. Остатки корниловской дивизии сосредоточились севернее Курска. Крестьяне относятся враждебно. В тылу происходят восстания».
— Да, положение тяжелое, — сказал Май-Маевский:- выкроить нечего, красные жмут по всему фронту.
Стучали аппараты, шли беспрерывные разговоры со ставкой. Деникин приказал остановить наступление. Май-Маевский сознавал, что восстановить положение невозможно; От армии, в состав которой входили корпуса Кутепова, Шкуро, Юзефовича, Бредова и других генералов, остались жалкие остатки, разбросанные на большом пространстве.
— Отец, о чем думаешь? Как положение на фронте?— спросил с усмешкой генерал Шкуро, войдя в комнату и здороваясь с Май-Маевским.
— Положение неважное. Надвигается лава: трудно удержать части, опьяненные победой на фронте Колчака,— сказал Май-Маевский.
— Брось, отец, эту лавочку! Поедем в Италию. Все равно не спасешь положения. Скажи, денежки у тебя есть? — иронически посмеивался Шкуро и хлопал по плечу Май-Маевского.
— А то я тебе дам, у меня двадцать миллиончиков есть. На жизнь хватит.
— Оставь, Андрюша, глупости говорить,— серьезно сказал Май-Маевский, углубляясь в карту.— Я смотрю, как бы выравнить фронт, задержать
— Теперь уже поздно,— перебил Шкуро: — надо бы пораньше выравнивать. Ну, я тебя не буду отвлекать от работы. Еду в ставку, а оттуда прямо в Италию. До свиданья, отец, не поминай лихом, мы с тобой еще увидимся.
Май-Маевский, сделав гримасу, распрощался со Шкуро.
Каждый день поступали сводки, извещавшие о критическом положении фронта. Май-Маевский не ездил к Жмудским и пил стаканчиками водку. Как-то я спросил генерала, угрожает ли опасность Харькову. Май-Маевский ответил:
— Не только Харькову, но придется отдать и всю занятую территорию юга.
Я намекнул ему, что, благодаря иностранным орденам, и за границей будет хорошо.
— Все эти награды не имеют значения: когда будешь без армии и родины, ордена вызовут лишь скрытые насмешки наших союзников. Я этого не перенесу, — твердо сказал генерал, помолчал и добавил:
— Я лучше предпочту кольт...
В то время, как на фронте происходило беспорядочное отступление белых, мой брат Владимир уничтожал часть сводок. Не получая их, Май-Маевский решил, что части отходят, не имея связи.
Генерал поражался, когда получал периодически сводки в которых указывалось: «сосредоточились там-то...», ругался, что не получил их раньше. Но, учитывая общее отступление, не задумывался о причинах.
Брат пробовал связаться с харьковской подпольной организацией, но это ему не удавалось. Зная хорошо, что отступление будет продолжаться, он решил действовав в тылу. Заготовив необходимые документы, Владимир поехал в Севастополь в отпуск, с целью организовать подпольный комитет и провести в Крыму восстание.
МАЙ-МАЕВСКИЙ В ОПАЛЕ
Однажды рано утром из ставки главнокомандующего прибыл капитан с секретным пакетом и просил разбудить ген. Май-Маевского.
Вспыхнула мысль, что брата арестовали.
Сдерживая волнение, ощупывая в кармане револьвер, я сказал:
— Я—личный адъютант командующего. Давайте пакет,
Офицер категорически отказался, ссылаясь на приказание Деникина передать пакет только в собственные руки Май-Маевского.
Генерал уже проснулся и, уставившись в потолок, курил папиросу.
Капитан передал пакет и вышел. По приказанию Май- Маевского я сорвал сургучные печати и застыл на месте, в большом внутреннем смятении.
По мере того, как Май-Маевский читал письмо, выражение его лица становилось все печальнее и злее. Я сразу понял, что дело идет не об аресте брата.
— Капитан, прочтите мое новое назначение и возьмите бумагу. Я вам продиктую.
«Дорогой Владимир Зенонович, — писал Деникин, — мне грустно писать это письмо, переживая памятью вашу героическую борьбу по удержанию Донецкого бассейна и взятие городов: Екатеринослава, Полтавы, Харькова, Киева, Курска, Орла.
«Последние события показали: в этой войне играет главную роль конница. Поэтому я решил: части барона Врангеля перебросить на ваш фронт, подчинив ему Добровольческую армию, вас же отозвать в мое распоряжение. Я твердо уверен, от этого будет полный успех в дальнейшей нашей борьбе с красными. Родина требует этого, и я надеюсь, что вы не пойдете против нее. С искренним уважением к вам —
Антон Деникин».