Адъютант генерала Май-Маевского

Макаров Павел Васильевич

— Владимир Зенонович, ай-да молодец, прибыл к нам, прибыл, наконец, — подхватывали шансонетки, держа бо­калы, а остальное офицерье пело:

У нас теперь одно желание- Скорей добраться до Москвы, Увидеть вновь коронование, Спеть у Кремля — Алла Верды...

Поезд подошел к платформе под песни пьяной ватаги. Здесь собралась толпа запыленных, грязных шахтеров, молча слушавших

песнь пьяных генералов, строителей «единой, неделимой России». Шкуро, стоя у открытого окна, поднял высоко бокал с шампанским и пьяно крикнул:

— Рабочие и крестьяне! Да здравствует великая Рос­сия, пью за ваше здоровье, ура!

Выпив бокал до дна, генерал бросил его на платформу. Рабочие угрюмо молчали, а волчья сотня генерала Шкуро вопила: ура, ура, ура!

Май-Маевский вышел из вагона и долго по-французски беседовал с англичанами. Спустя несколько часов, упра­вляемые англичанами танки шли на фронт, а за ними вслед двигалась орда кубанцев и терцев под начальством Шкуро. Он ехал во главе своей волчьей сотни и громко неистово кричал:

— Доблестные мои кубанцы и терцы! За мной, вперед!

И лава кавалерии двигалась вперед, уничтожая всех, кто

попадался навстречу, грабя не только отдельных граждан, но целые деревни и поместья. Всякое сопротивление пре­секалось поголовным расстрелом, виселицами, нередко под­жогами целой деревни. Генерал Шкуро любил сам наблю­дать за поркой рабочих, неизменно приговаривая:

— В назидание потомству всыпь ему еще двадцать пять!

С Шкуро почти всегда ездил кинооператор и снимал

картины расстрелов, повешений пленных китайцев... Такие снимки имелись в «Осваге» и просматривались только офи­церами.

Благодаря мощной поддержке англичан, наступление бе­лых развивалось успешно. Каждодневно Красная армия оставляла пункт за пунктом, а белые, опьяненные побе­дой, перли вперед. Май-Маевский переехал в Ростов, откуда стал управлять армией. В Ростове состоялся и парад кубанцам. Шкуро принимал парад. Сливки высшего общества преподнесли генералу серебряный поднос: в цветах пестрела кипа донских денег.

Шкуро небрежно взглянул на деньги, подозвал рукой одного из казаков, стоявших в строю, и, передавая ему кипу, сказал:

— На тебе, сходишь к б...

Потом прохватил буржуазию:

— Что это вы вздумали преподносить мне несчастные гроши?! Я вам обеспечиваю покой, проливая кровь. Разве столько нужно денег?!

Ростовской буржуазии пришлось раскошелиться: десять миллионов рублей получил Шкуро на нужды корпуса!

Появляясь у Май-Маевского, Шкуро вел себя дерзко и вызывающе, несмотря на подчиненное положение. Не для Шкуро писались приказы!

На одном из секретных заседаний, в присутствии гене­ралитета, Романовский обратился к Деникину:

— Антон Иванович, в корпусе генерала Шкуро идут грабежи, пьянство, неподчинение, полнейшая вакханалия. Нужно обратить внимание, так дальше продолжаться не может!

— Андрюша, пора бы покончить с расхлябанностью и восстановить порядок, — мягко сказал Деникин.

Шкуро, стоявший

возле небольшого столика, быстро прошелся несколько раз по комнате, нервно похлопывая хлыстом по сапогам, остановился, смерил присутствующих угрожающим взглядом и дерзко произнес:

— Я знаю, что делаю! Хотите, завтра не будет ни Де­никина, ни Ленина, ни Троцкого, а только батько Махно и батько Шкуро?!

Угроза генерала напугала собрание. Около генерала Шкуро находилась безотлучно волчья сотня, а весь корпус, сильно расположенный к Шкуро, по первому его тре­бованию стал бы делать все, что заблагорассудится бан­диту. Зная его характер, Деникин, Май-Маевский и Романовский долго уговаривали Шкуро, что все сказан­ное в отношении корпуса не серьезно. Еле-еле удалось умилостивить Шкуро! Но, впоследствии, пылая ненавистью к ставке Деникина, Шкуро действительно писал Махно, предлагая совместные действия. Махно дал ответ через газету «Набат»: он ругал Шкуро и указывал на то, что с генералами ничего общего не имеет

НЕМНОЖКО О МАХНО

В те дни Махно причинял большой вред войскам Май- Маевского. Командующий боялся Махно больше, чем крас­ных: Махно появлялся всегда неожиданно и тем самым мешал Май-Маевскому развивать наступление. Генерал вы­делил для борьбы с махновцами специальные части войск под начальством генерала Ревишина. Его штаб стоял на станции Волноваха, куда не раз приезжал Май-Маевский. Генерал Ревишин был старателен и энергичен, но спра­вляться с Махно ему удавалось только в мечтах.

— Ну, как дела? — спрашивал Май-Маевский.

Борьба идет успешно. Скоро поймаю Махно и пред­ставлю его в ваше распоряжение, — неизменно отвечал Ревишин.

Май-Маевский улыбался:

— Я не сомневаюсь в ваших способностях, но поймать Махно вряд ли вам удастся. Я слежу за его действиями и не прочь бы иметь на своей стороне такого опытного начальника.

Ваше превосходительство, как я узнал, Махно опе­рирует исключительно среди малоземельных крестьян, при­влекая дезертиров грабительскими действиями. Он мне напоминает Пугачева. Мое мнение — надо сжечь его рези­денцию, Гуляй-поле.

— Нет, нет, дорогой! Такие меры не годятся, вы воз­держитесь от них. С крестьянством надо считаться и быть осторожным, — советовал Май-Маевский и, помолчав, добавлял: — Повесить или расстрелять кого нужно — про­тив этого я ничего не имею.

Генерал Ревишин выражал полное удовлетворение.

ДНИ БЕЛЫХ ПОБЕД

Добровольческая армия с каждым днем продвигалась вперед, занимая пункт за пунктом. Был взят Екатеринослав, Полтава... Харьков красные защищали упорно; на подступах города в течение месяца шла беспрерывная ору­дийная канонада, трещали пулеметы, заглушая стоны и крики раненых. Дроздовцы неоднократно переходили в наступление, но Харьков держался. В конце концов, красные, под натиском превосходных сил и техники, отступили. Ликование дроздовцев вылилось в жестокую расправу над рабочими. Расстрелы были обыденным явлением.