Аэропорт
Шрифт:
Алексею и водителю выделяют подвал, в котором уже спят, похрапывая, три человека. Алексей включает свой фонарик, отстегивает от рюкзака коврик, стелет его в углу. Достает спальник. Протягивает его водителю. Тот сначала отказывается, потом соглашается принять. У Алексея свитер и брюки теплые. У Александра Сергеевича вообще ничего теплого нет. На полу находят еще один коврик, укладываются. Обстрел прекратился.
Проснулся Александр Сергеевич так же неожиданно, как и уснул. От холода. Встал, походил по подвалу, перешагивая через тела. Привык к темноте. Нашел лестницу. Поднялся
Вспомнил про Надю, про то, что собирался вечером вернуться, про рыбалку. Поспешно достал телефон. Зоны покрытия нет. Зарядка в автобусе. Как его сейчас найти и где? Как он вообще по такой грязи сюда добрался? Вот что значит немецкое качество, подумал он и ужаснулся, вспомнив про простреленные окна. Кто будет ремонтировать? За чей счет? «На войне был? — спросят. — А кто тебя туда посылал, мил человек?»
В самом деле? Почему он поехал? Почему согласился? Ведь не испугался же он, в конце концов, этого похмельного Дикого. Клиенты разные на его веку попадались. Пострашнее капитана. Так почему поехал? Нет ответа.
Александр бросает окурок на землю, обхватывает плечи руками, чтобы согреться, спускается с крыльца и идет по нужде в глубь сада. Отходит метров на тридцать между здорово посеченными осколками яблонями и грушами. Светает.
— Стоп, мужик! — истошный крик сзади. — Не шевелись!
К нему бежит какой-то рыжий солдат лет тридцати, без каски, без оружия, с перевязанной кистью правой руки. Добежал, обдал водителя перегаром, отодвинул его рукой назад и показал ему на провод на уровне лодыжки, натянутый между двумя яблоневыми стволами.
— Растяжка, дядя! — переводя дыхание, говорит рыжий. — Еще бы шаг — и все. Аля-улю. Мы тут поставили парочку против нежданчиков с фланга. Вон в той лесополосе сепары.
Рыжий указывает рукой на черную линию деревьев почти на горизонте. В рассветных сумерках кажется, что далеко, а на самом деле — всего километр. На главной улице, которую ночью перебегали, вдруг начинается автоматная стрельба. Взрываются подряд несколько гранат.
— Пока, дядя, — кричит рыжий, — береги себя тут.
Он бежит назад к дому, даже не поинтересовавшись, что вообще безоружный штатский здесь делает и кто он такой.
С трудом отлив (попробуйте пописать под обстрелом), водитель направляется назад к дому, из окон и дверей которого выскакивают вооруженные кто чем солдаты и бегут на улицу, за рыжим.
Александр возвращается в дом, чтобы спросить у кого-нибудь, что дальше, как ему быть, где его автобус. В доме уже никого нет. Повсюду разбросаны коврики, рюкзаки, сапоги, ботинки, носки, открытые и закрытые консервные банки, бутылки и бутыли, пустые и с водой, газовые горелки, цинки с патронами разного калибра, коробки с гранатами, парочка автоматов и гранатометов. В углу одной из комнат — канистра с бензином для генератора. Мебели почти нет, пошла на обогрев, как дрова (все комнаты соединены массивной дровяной печкой). В крыше над одной из комнат зияет громадная дыра. Хорошо, что ночью дождя не было. Над всем этим бедламом возвышается черный телевизор с пулевым отверстием посреди экрана.
На улице идет настоящий бой. Александр в свое время отслужил срочную от звонка до звонка, сначала год в десантной учебке в Рязани, рядовым и сержантом. А потом еще год в Афгане, в Паншере, был пулеметчиком
Стрельба немного стихла. Слышны только одиночные. И то — не близко. Александр осторожно выходит на улицу, чтобы посмотреть, где его автобус. Рыжий надел каску. Лежит в укрытии прямо на улице. Перед ним дымится пулемет.
«Да это ж родной «дегтярь»! [163] Вот уж не думал встретить», — удивляется Александр.
У него был такой же в армии, но и тогда, в 80-х, уже был устаревшей моделью, все-таки с 40-х годов машинка. Скорострельность так себе — сто пятьдесят выстрелов в минуту.
Если не дать остыть вовремя, то перегрев ствола наступает после трехсот выстрелов, — приходят к Александру из глубин памяти воспоминания. В Афгане его «Дегтярев», бывало, перегревался так, что можно было на нем яичницу жарить. И у рыжего, похоже, уже перегрелся. Вокруг середины ствола облако то ли дыма, то ли пара.
163
РПД — советский ручной пулемет Дегтярева, калибр 7,62 мм.
— Щас опять попрут, — кричит рыжий водителю, — вон их танчик крутится.
За спиной рыжего стоит украинский танк Т-64. Без движения. И, похоже, без команды.
— Движок накрылся, — глядя на него, продолжает пулеметчик. — Но сепары не знают. Пусть думают, что у нас танк есть. Вообще-то, было два, но первый еще на прошлой неделе сожгли, там, в конце села.
Рыжий неопределенно показывает рукой куда-то вдаль, водит стволом слева направо, не поднимаясь.
В воздухе характерный свист, пули пролетают над головой рыжего. Стреляют уже метров с трехсот. Прямо с середины поля за поселком. А это почти ближний бой. Скоро рукопашную ждать, а у Александра даже саперной лопатки нету. Он устало присаживается на колено, глохнет от звука пулеметной стрельбы. Это рыжий снова начинает «работать».
— Вот они, вот они, падлы сепарские, — кричит рыжий, не отрываясь от пулемета. Потом резко поворачивается к водителю: — Дядя, помоги!
Нет, он не ранен. В магазине закончились ленты (две ленты по пятьдесят патронов калибра 7,62 на магазин).
— Вон у забора, у кольца бетонного, видишь пару магазинов, — кричит возбужденный пулеметчик. — Поднеси мне хотя бы один.
Пулеметчик спас ему жизнь, там, в саду. Как не помочь? Александр с трудом поднимает оба снаряженных уже магазина (двести патронов, по сто в каждом — в таком плотном бою — пять минут, если с передыхом), бежит к рыжему, пригнувшись, и падает рядом с ним на кучу еще теплых гильз. Перед ними бетонная строительная плита с форточным отверстием сбоку. В него и выставлено дуло пулемета.
— Спасибо, друг, — не оглядываясь, говорит рыжий. — Меня Ваня зовут, позывной «Рыжий».
— Меня Саша, — автоматически отвечает водитель. — Просто Саша. Без позывного.
В Афгане у него был позывной — «Хохол». Но он его не назвал.
Над головой свистят пули. Пули стучат по бетону перед ними. Ваня не перестает стрелять.
Когда он, наконец, останавливается, Саша на секунду выглядывает через плечо рыжего в окошечко. Никого там не видно. В середине поля поднимается дым.
Саша ложится спиной на сотни гильз, смотрит в серое небо.