Афганский «черный тюльпан»
Шрифт:
Автобус лучами фар уперся в железные ворота какой-то воинской части. Водитель несколько раз призывно посигналил, выбежал расхристанный и заспанный солдат и отворил ворота. Автобус въехал на территорию пересыльного пункта Ташкента.
Ох, уж эта Ташкентская пересылка. Кто из офицеров и прапорщиков, улетающих в Афганистан из Ташкента, не помнит ее. Пересыльный пункт был предназначен для приема военнослужащих, прибывающих из всех регионов Союза для дальнейшего убытия в Афганистан. Здесь в течение двух-трех дней проводились различные инструктажи о правилах поведения в Афганистане, политической и военной обстановке там, делали различные медицинские прививки от болезней: холеры, тифа, малярии. Потом формировали команды на самолет и с военного аэродрома «Восточный» переправляли в Кабул. Это
На территории бывшей воинской части на плацу стояли несколько больших армейских палаток для размещения прибывших будущих героев. Отводилась и одна казарма, но пробиться туда было невозможно. Всегда получалось так, что ни одной свободной кровати там не было. Не было организовано питание, никакого буфета или лотка. Офицеры и прапорщики потоками стекались сюда со всех военных округов страны: Одесского, Ленинградского, Дальневосточного и многих других. И эта многочисленная толпа народа, намаявшись в дальней дороге, встречала ужасающие бытовые условия. Вернее, совсем никаких условий. Холодные палатки и голод не добавляли им патриотизма и желания для немедленного броска на амбразуру. Привыкшие к неудобствам военной службы и в очередной раз увидев наше русское безразличное отношение к людям, они доставали из чемоданов припасенные женами пакеты с продуктами, бутылки водки и вина и вот тогда пересылка становилась единой столовой, где наливают. Сидя в палатках на голых кроватях и по колено в воде, офицерский состав представлял собой картину из шевченковских забитых и униженных рекрутов. Они ехали в чужую страну помогать, как им говорили, строить счастливую, красивую социалистическую жизнь, а у себя на Родине, перед самым отъездом, встречали хамское и бездушное отношение к себе. Многие тогда задумывались: а не у себя ли в стране нужно начинать строить новую жизнь?
Встречающий прапорщик первым вышел из автобуса и офицеры гурьбой пошли за ним на КПП. Сдав свои предписания, все вернулись к автобусу и разобрали свои чемоданы и сумки. Сплошная темнота царила над пересылкой, нет ни одной лампочки освещения. Прапорщик указал на ряд палаток, темными буграми стоящих на плацу и предложил занять вторую из них. Потураев, ничего не видя под ногами, осторожно вошел в палатку следом за первым. Здесь была вообще непроглядная чернота. Он достал зажигалку и посветил вокруг себя. Справа и слева, оставляя узкий проход, стояли двухъярусные железные кровати без матрацев. Евгений сделал шаг вперед и сапоги по ступни оказались в воде. Дойдя вброд до середины палатки, Потураев на ощупь нашел свободную кровать и осторожно положил свой чемодан на нижнюю койку. Потом кто-то нашарил в углу гору сырых матрацев, наваленных на одной из кроватей. Евгений, шепотом матерясь и проклиная все на свете, на ощупь взял один матрац и бросил рядом с чемоданом. Разложил его, пристроив чемодан под голову. Шлепая по невидимой воде, вернулся за вторым матрацем, принес его и прилег прямо в шинели, укрывшись вторым матрацем. Был третий час ночи и даже здесь, на юге, было уже прохладно. Даже холодно. Его попутчики, «вспоминая чьи-то матери», тоже кое-как устроились и успокоились.
Утром они выплыли из палаток растрепанными и разбитыми. Шинели тоже отсырели и комом висели на плечах. Но узбекистанское яркое солнце быстро высушило и офицеров и лужи на асфальте плаца. Из других палаток тоже повыходило много офицеров и прапорщиков со всех концов страны. Сотни приехавших кое-как приводили себя в порядок, уже ничему не удивляясь и не ругаясь. А что там удивляться? Как всегда — это у нас без изменений. Подошли местные начальники в чине подполковников и разъяснили дальнейший порядок пребывания на пересылке. Сегодня и завтра регистрация, прослушивание различных инструкций, прививки и отправка за кордон. Выходить за пределы пересылки и распивать спиртные напитки запрещается. В первый день с ними провел занятие прямо на плацу, в одной из палаток, полковник-узбек, много лет проработавший военным атташе в Афганистане. Он рассказал о культуре страны, военной и политической
С утра второго дня на плацу пересылки был устроен пункт проведения прививок. Это был стол с препаратами, стоящие рядом с ним военные медики и длинная, в несколько сот человек, очередь прибывших военнослужащих, раздетых по пояс и по спущенными штанами, придерживающих их руками. Каждому специальным пистолетом под высоким давлением в считанные секунды делали четыре прививки: под обе лопатки и в обе ягодицы! Хлоп! Хлоп! Хлоп! Следующий!
К полудню руководители пересыльного пункта стали составлять списки для посадки в самолет и вскоре автобусами перевезли офицеров и прапорщиков на военный аэродром «Восточный».
Потураев с интересом прочитал на одном из зданий аэродрома надпись: «Таможня». К ней уже выстроилась очередь. Они медленно продвигались вперед, пока не зашли в узкий коридорчик, стоя друг другу в затылок. Подойдя к маленькому окошку, Евгений подал свой паспорт сидевшему там пограничнику. Сверив фотографию с «оригиналом», тот проставил штамп, возвратил паспорт и очередь протолкнула Евгения дальше, непосредственно к таможенникам. В их небольшую комнату запускали по три человека. Потураев поставил свой чемодан.
— Откройте, пожалуйста, — попросил один из чиновников. Евгений поднял крышку чемодана. Таможенник бесцеремонно стал небрежно перебирать его содержимое. Полотенце, бритва, пакет с оставшимися пирожками, шапка, тельняшки. Стоп!
— А это что? — он держал в руках плоскую железную банку.
Потураев улыбнулся, вспомнив, как не хотел он ее брать с собой.
— Там же написано: сельдь «Иваси» в пряном посоле.
— Я-то вижу, что там написано, — таможенник поднес банку к уху и потряс банкой. Внутри забулькал рассол. Он посмотрел на своего второго коллегу. Тот внимательно следил за его работой и одобрительно кивнул головой.
— Товарищ Потураев! Есть предположение, что вы контрабандой провозите спирт, закатанный в банку, под видом селедки. Сейчас мы проверим.
Таможенник достает консервный нож и начинает открывать банку. Такого идиотства Евгений еще не встречал. Он пытался остановить чиновника:
— Что вы делаете? Ведь там булькает рассол сельди! Не надо! Все стечет, сельдь высохнет и испортится!
Но его сопротивление только усилило уверенность таможенника в поимке контрабандиста. Он сделал ножом отверстие в банке и плеснул содержимое себе на ладонь. Понюхав эту мутную жидкость с горошками перца и… покраснел. Прокол! Не поймал!
— Ну, что будем делать? Вы мне не поверили, а теперь заткните эту дырку как хотите, — потребовал Потураев. Таможенник пошел в соседнее помещение, принес моток изоленты и щедро залепив отверстие, обмотал ею всю банку. После этого он поставил штамп в паспорте Потураева.
Месяца через два Евгений слышал, что эту Ташкентскую бригаду таможенников арестовали за неприкрытую и незаконную обдираловку и поборы с тех, кто едет в Афганистан и обратно. Они отбирали у солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров все, что им понравится. Люди из Афганистана спешили домой и им не с руки было задерживаться в Ташкенте и искать правду у таможенного начальства. А у них забирали все, что приглянулось чиновникам. Был суд, их посадили, а в Ташкент прислали бригаду таможенников из Бреста.
Разрешено было провозить по две бутылки водки и по четыре бутылки вина. Излишки таможенники забирали. Евгений видел, как некоторые офицеры, не желая отдавать эти излишки, открывали новые и через плечо, вытягивая руки, кричали: «Бери! Пей, кто хочет!» Кто-то брал и пил. В таком нелицеприятном шуме и бардаке, после шмона вещей Потураев оказался в так называемом отстойнике. Это железная клетка, 10x10 метров, с двумя дверями: одна в таможню, другая на летное поле к самолетам. Народ выходил из таможни и постепенно отстойник так уплотнился, что все стоя придавливали друг друга всеми частями тела. Какая убогость! Какое унижение взрослых людей, офицеров! Где еще такое может быть?