Африка глазами наших соотечественников
Шрифт:
В 10 часов мы огибали мыс, за которым находится Дер. Лес высоких пальм, три дома в два этажа, из которых один из двуцветных кирпичей земляных и обожженных, уютная мечеть, несколько низких сантонских молелен с куполами и вокруг множество разбросанных по разным направлениям мазанок составляют главный город Нубии. Он замечателен плодородием своих окрестностей и находящимся позади города храмом времен Сезостриса. За Дером мы обогнули другой мыс, составленный из довольно высоких скал; отсюда течение Нила уже довольно прямое. В селении Томас, на западном берегу, замечательно новое земляное построение нубийцев в подражание египетским пилонам. Над этим селением видны остатки укрепления римлян. Немного подалее, на отмелях, мы потревожили несколько крокодилов и прошли мимо очень хорошо возделанного острова, носящего название селения Томас. Восточный берег у селения Гета также хорошо возделан; везде посевы дурры, табака, генне, бобов, индиго, хлопчатых деревьев и других произрастаний, которыми изобилуют эти берега; проходя возле самого берега, мы видели несколько семей
Приближаясь к Ибриму, я ожидал видеть что-либо похожее на город, потому что это было некогда главное место Нубии, но это, так же как и Дер, протяжение нескольких деревень на плодородном берегу, осененном лесом пальм. Летрон полагает существование древнего города Финикона около Дера; разве только чрезвычайное изобилие фиников может привести к- такому заключению, но, конечно, не географическая местность, потому что из трех городов, носивших это имя, один был в Египте близ Коптоса, а два — в Аравии. К Ибриму принадлежит живописный остров с роскошными пальмами, думами и сиалами; он довольно хорошо обстроен. После ужасной дикости берегов, виденных мною в эти последние дни, веселые ландшафты Дера и Ибрима обольщали мой взор.
Через час плавания от Ибрима зеленый берег внезапно прерывается несколькими отвесными скалами грозного вида; на одной из них, крутейшей из всех, рисуются очень живописно развалины целого города. Тут я узнал настоящий Ибрим арабских географов, древний Премнис, самое конечное место, куда проникли римляне под предводительством Петрония[233]. Заходящее солнце освещало эти мрачные развалины; я мог видеть в зрительную трубу все подробности этой грустной картины. Совершенная безжизненность скалы вполне соответствует разрушению; улицы, полуразвалившпеся дома, монастыри, мечети и башни римского построения, которых большие камни ясно обозначаются, рисовались передо мною со всеми подробностями; но ни люди, ни животные не посещают эти крутизны, и ни одно растение не принимается на этих голых камнях. Романтическое имя царицы Кандаки, этой Семирамиды Нубийской, которой слава еще не умерла в народных рассказах, может воспламенить здесь воображение ваше. У самой подошвы скалы, омываемой Нилом, видно несколько спэосов времен отдаленнейших. Я долго любовался этим запустением, но едва последние лучи солнца погасли на зданиях Премниса — и вся картина, как будто по какому-то очарованию, исчезла; развалины слились в один цвет со скалою и составили с нею одно целое. Плавание ночью по предлежащему нам пути было опасно по причине подводных камней и отмелей, и потому мы остановились возле селения Уади-Шабах при тяжком скрипе береговых сакиев, или поливальных машин. Заметим, что подати в Нубии взимаются не с федданов земли, а с каждой сакии, с которой платят по 6 мер дурры и по стольку же баранов. Сакии более необходимы в Нубии, чем в Египте, потому что Нил при разливе не поднимается здесь так высоко. Посев, который бывает здесь 3 раза, начинается тотчас по отбытии воды, а жатва — в декабре и январе.
Рано оставили мы Уади-Шабах с самым попутным ветром. У селения Масиас берег очень хорошо обработан и весел. Со вчерашнего дня окрестности Нила совершенно оживились; горы и скалы далеко отступили. Огромные пальмы, думы, сиалы и гуммии оттеняют жилища, которые изрядно выстроены и часто украшены двухэтажными домами и голубятнями, похожими на пилоны; береговые поляны обработаны; много сакиев, видна деятельность и слышны песни нубийцев. Этот народ доволен весьма малым, хотя посевы плодоносной земли вдоль берегов едва достаточны для их содержания. Далее селения Тошке, расположенные по обоим берегам, хотя хорошо населены, но основаны на песке. Жители утучняют его, нанося речной ил в пригоршнях и через беспрестанное поливание. Здесь много отмелей, затрудняющих плавание, так, что ночью, никто, кроме прибрежных жителей, не плавает по Нилу. За Армине опять берега становятся пустынны. Западный берег весь занесен песками.
По мере приближения к селению Тамид[234] открывается наконец на западе цель путешественников в Нубии — это знаменитые скалы Ипсамбула, которые неожиданно являются после низкого берега. Мы очень быстро подходили к ним, как вдруг на самом краю Нила выдвинулись из скалы четыре сидящие исполина, которые ежеминутно возрастали, меж тем как из недр передовой скалы выказывались огромные кариатиды, стерегущие темный вход в скалу, испещренную иероглифическими изображениями; я воскликнул от удивления — так поразительна, так неожиданна эта картина, походящая на волшебство! День уже склонялся к вечеру; большие пороги Нила находились не более как в пятидесяти верстах; ветер был самый сильный, попутный, желание скорее достичь до предела моего путешествия заставило меня решиться пролететь мимо этих чудес, тем более что я не удовлетворил бы своего любопытства ночью. Я не мог отвести глаз от этих гигантских представителей области Катадунов, которые вскоре, показав мне профиль великого Сезостриса, скрылись в свои ущелья… Везде этот исполинский образ Сезостриса — этот обремененный тысячами лет призрак не перестает преследовать вас!
Вот мы проходим вдоль восточного берега, мимо скалы Абагуды, в которой видно несколько погребальных пещер, или спэосов. Прилежащие к ней скалы живописны;
На восточном берегу, у большого селения Айдан, видны на холме развалины; очень большие тесаные камни обличают древнее построение, а пристройки, где входы образованы огивами, принадлежат арабам. Несколько прежде, на западном берегу, против южных отмелей острова Андана, видны также небольшие развалины. Селение Фарас далеко тянется по западному берегу, который очень красиво обрисован пальмами и строениями. За Фарасом следует остров того же имени[235]. Была ночь, когда мы приблизились к селению Арткаргиух. Проход по Нилу мимо большого местечка Дибер, соединенного с селением Ишед, не всегда безопасен по причине подводных камней; но желание скорее предпринять обратный путь из этой дичи заставило меня пренебречь предосторожностями. Имев хорошего лоцмана, мы продолжали путь, несмотря на темноту ночи; нам обошлось это довольно счастливо; только однажды мы тронулись мели, но скоро с нее сбежали.
Уади-Гальфа. Большие Пороги Нила.
Обратный путь. Абагуда
Лучи восходящего солнца осветили на западном берегу песчаные безжизненные степи, а на восточном — ряды высоких пальм и несколько селений. Последнее из них называется Уади-Гальфа; вдали виден хребет скал, которые представляют преграду к плаванию по Нилу; там столь знаменитые большие пороги…
Я мало видел мест столь печальных. Какое-то уныние разлито повсюду. В Уади-Гальфа есть складочный магазин провиантских запасов, назначаемых для гарнизонов Мегмета-Али, рассеянных в Донголе и Сеннаа-ре. Этот магазин состоит из большой квадратной мазанки. Здесь взимаются подати с караванов, следующих за пределы больших порогов и приходящих из Донголы. Египетские суда возвращаются отсюда обратно.
Меня посетил здешний каймакан; он предложил мне два способа видеть пороги: доехать до известного места на одной из здешних барок с лоскутными парусами или следовать пустынею на дромадерах; я выбрал последнее. Надобно было, однако, переправиться на западный берег, и сам каймакан вызвался проводить меня. Во время переправы я должен был сидеть в смрадной тесноте полунагих нубийцев с гнуснейшими лицами, но переправа была не долга.
В ожидании дромадеров мы уселись с каймаканом на горячем песке без защиты от палящего солнца, и нам поднесли трубки. Дромадеры явились не прежде, как через час, и полегли перед нами. Каймакан долго не хотел мне верить, что я никогда еще не езжал на этих животных, доехав до конца Нубии; его очень позабавила неловкость моя и людей моих, когда мы усаживались на верблюдов. Езда на дромадерах показалась мне не столько беспокойною, как мне ее описывали. Для начинающего минута, когда дромадер поднимается на ноги, довольно критическая; надобно уметь хорошо придерживаться за обе оконечности седла и последовать быстрому движению животного при подъеме, иначе дромадер, встав вдруг на задние ноги и тотчас же потом на передние, может перекинуть седока или вперед через свою голову или назад, что и случилось, к большой забаве нубийцев, с одним из моих людей. Шаг этого животного покоен; малая рысь, если это не продолжительно, довольно сносна, но большую могут выносить только пустынные жители. За шагом дромадера может человек следовать, идя поспешно; большая рысь дромадера очень скора по причине его огромных шагов. Мне дали трех проводников пеших и одного на дромадере. Все эти проводники были нагие, черные, как уголь, с зверскими лицами, с длинными волосами, взбитыми, как шерсть, и частью заплетенными, как грива; у каждого из них было по одному кинжалу, привязанному об руку ремнем и скрытому левым локтем.
Вскоре вокруг нас обнаружилась необозримая пустыня ярко-желтого песка, из которого выказывался каменный плитник; кой-где белелись кости животных, растерзанных гиенами или львами; солнце жгло нас отвесными лучами. Шум порогов становился уже слышен. Поднявшись на первые хребты гор, я увидел вдали черные груды камней, из-за которых сверкал Нил; чем далее мы подвигались, тем мрачнее становилась картина. Не доезжая порогов, видны три острова. Первый, ближайший к Уади-Гальфа, называется Сиварти; он закрывает от путешественника своими пальмами места ужаса. За ним следует, уже окруженный скалами, остров Меинарти, где видны развалины какого-то древнего здания, окруженного бледными и тощими спадами; на этом острове живет издавна одно нубийское семейство, которое, довольствуясь обрабатыванием уголка наносной земли, совершенно отчуждено от мира; доступ туда возможен только в продолжение нескольких дней года, при мелководии, и то с большою опасностью. Говорят, что эти бедные люди принимают с восторгом и с трогательным гостеприимством тех, которые решаются при возможности посетить их. Это доказывает, что отчуждение от мира развивает в самом грубом человеке высокие чувства, врожденные в существах бессмертных, когда они удалены от испорченных пороками людей. Эта забытая людьми колония напомнила мне стихи Илиады: