Африканская ферма
Шрифт:
На губах у нее заиграла полурассеянная, полунасмешливая улыбка.
— Я о ней почти ничего не знаю и не люблю рассуждать о вещах, в которых мало что смыслю. Я только слышала две легенды. Одни говорят, что дьявол посеял на земле семена греха, стремясь ввести людей в искушение; другие говорят, что, когда в эдемском саду были вырваны все цветы и травы, остался лишь один кустик, посаженный ангелами: от него и рассеялись семена по всему свету. Имя ему было — Любовь. Не знаю, кто из них прав, может быть, и те и другие. Есть различные виды любви, объединенные только именем. Любовь у некоторых людей зарождается в голове, затем пускает корни в сердце, и растет она медленно, но до самой смерти человека, и дает больше, чем требует.
Грегори открыл было рот, но, не заметив, что он хочет что-то сказать, она продолжала:
— Разновидностей любви столько же, сколько и цветов; тут и вечнозеленые бессмертники, и вероники, облетающие при первом порыве ветра; огненно-алые лилии, весь день изливающие свой сладострастный аромат, а к вечеру осыпающиеся. Нет цветка, который соединил бы в себе непорочную чистоту вероники, стойкость бессмертника, жар горной лилии. Но кто знает, может, есть такая любовь, в которой слилось все: дружба, страсть, обожание? Такая любовь, — сказала она задушевным голосом, — согреет самую холодную, самую черствую и эгоистическую натуру, она подобна солнечным лучам, оттаивающим скованный холодом мир. Деревья стоят голые; земля звенит под ногами, как железо; вода покрыта ледяной корой, ветер подобен острому ножу. Но вот проглядывает солнце, и в омертвелой природе пробуждается жгучее томление: деревья чувствуют тепло и набухают каждой своей почкой, почерневшие семена, спящие глубоким сном в недрах земли, тоже чувствуют тепло; солнце вливает в них силу, помогает пробиться сквозь мерзлый слой земли, и они тянутся к нему своими трепещущими нежно-зелеными ладошками. Реки и ручьи тоже чувствуют солнечное тепло, они оттаивают, просыпаются, а вместе с ними и те странные дивные существа, которые были закованы во льду. И журчание вод словно песнь благодарной любви. Каждый куст старается одарить солнце хоть одним благоухающим цветком; и мертвый мир оживает, и даже неживое сердце себялюбца трепетно рвется к другим людям. Вопреки всем ожиданиям, оно возрождается для новой жизни… Ну что, довольны вы моим монологом? Этого ли вы ждали от меня?
— О да, — проговорил он, — вы словно пересказывали то, что я думаю. Удивительное совпадение мыслей.
— Вполне возможно, — ответила Линдал, носком туфельки покатывая булыжник.
Грегори понимал, что должен поддержать разговор, и изо всех сил припоминал какие-нибудь подходящие к случаю стихи. Ведь он столько учил их наизусть, стихов о любви. Но как назло в голову лезли только строки из «Битвы при Хохенлиндене» [11] да «Не бил барабан…». Ни то, ни другое, увы, не подходило.
11
Xохенлинден — деревня в Верхней Баварии, где в 1800 году французская армия одержала победу над австрийцами.
Выручил его Досс. Пес по-прежнему не сводил глаз с расщелины. Внезапно, выкатившись из-под ноги Линдал, булыжник ободрал ему кожу на передней лапе.
Досс с жалобным видом поджал лапу и медленно стал карабкаться вверх по склону в надежде, что Линдал приласкает его.
— Бедная собака, — сказал Грегори, — вы ушибли ей ногу.
— В самом деле? — равнодушно отозвалась Линдал и открыла книгу, собираясь приняться за прерванное чтение.
— Прескверная злая дворняжка! — сказал Грегори в расчете на ее одобрение. — Вчера вцепилась в хвост моей лошади, и та едва не сбросила меня. Хозяину следовало бы взять ее с собой, а не бросать здесь!
Линдал, казалось, полностью погрузилась в чтение и никак не откликнулась на его замечание. Тогда он рискнул завести речь о Вальдо.
— Как вы находите, мисс Линдал, достигнет ли он чего-либо в жизни? Я говорю о Вальдо. Ну, скажем, заработает ли он достаточно денег, чтобы обеспечить семью? Мне кажется, нет. По-моему, он из породы слабохарактерных людей.
Левой рукой она неторопливо расстелила подол юбки, приготавливая собаке место у своих ног.
— Я была бы удивлена, если б из него получился респектабельный член общества, — сказала она. — Не могу представить себе его держателем акций, председателем окружного совета, почтенным отцом семейства. Вальдо — джентльмен в черном цилиндре, по воскресеньям дважды посещающий церковь? Невероятно! Я была бы очень удивлена такой переменой.
— Вот-вот, и я тоже ничего хорошего не жду, — продолжал Грегори.
— Карьеры, разумеется, он не сделает, — продолжала Линдал, — однако я ничуть не удивлюсь, если он изобретет крылья или изваяет статую, которой можно будет любоваться часами. В этом он, может быть, и преуспеет, только сначала ему надо перебродить, отстояться.
В ее словах была не только ирония, но и что-то похожее на восхищение.
— Ну, не знаю, — процедил Грегори мрачно. — По-моему, он просто дурачок. Ходит всегда как полуживой и вечно что-то бормочет себе под нос, точно старый знахарь… Да, работает он усердно, но с таким видом, будто ему совершенно безразлично, чт'o делать. Вам трудно представить, какое впечатление он производит на свежего человека.
Продолжая чтение, Линдал ласкала Досса, и тот благодарно лизал ее руку.
— А каково ваше мнение, мисс Линдал? — спросил Грегори.
— Я думаю, он похож на запущенный терновник, который в один прекрасный день усеивается желтыми цветами.
— Ну-с, а я на что похож? — поинтересовался Грегори, рассчитывая на лестное сравнение.
Линдал подняла глаза от книги.
— На оловянного утенка, которого таскают за ниточку по тарелке с водой.
— О, я вижу, вы смеетесь надо мной, — удрученно проговорил Грегори. — Это ведь только шутка?
— Отчасти. Я люблю развлекаться сравнениями.
— Для меня у вас нет приятных сравнений… Ну, а Эмм на что похожа?
— На аккомпанемент к песне. Она заполняет пустые промежутки в чужих жизнях и всегда — на второстепенной роли. Впрочем, бывает, что аккомпанемент куда лучше самой песни.
— Ну, до вас ей далеко! — выпалил Грегори в порыве чувств.
— Она гораздо лучше меня. Я не стою и ее мизинца. Боюсь, как бы вам не пришлось убедиться в справедливости этих слов.
— Вы — ангел, — вскричал он, заливаясь густым румянцем.
— Может быть. Только ангелы бывают разные…
— Вы единственная, кого я люблю! — весь трепеща, сказал Грегори. — Только теперь я понял, что такое любовь. Не сердитесь на меня. Я знаю, что не могу надеяться на взаимность. Но я хочу всегда быть подле вас, служить вам — большего счастья мне не надо. Я ничего не попрошу взамен. Возьмите все, что у меня есть, и располагайте мной, как собою. У меня лишь одно желание — помогать вам.
Несколько мгновений она внимательно рассматривала его.
— А ведь вы в самом деле можете мне помочь, — медленно проговорила она. — Вы можете дать мне свое имя.
Он вздрогнул и обратил к ней свое пылающее лицо.
— Вы бессердечны. Вы смеетесь надо мной.
— Нет, Грегори. Я хочу предложить вам обыкновенную сделку. Если вы согласны в течение трех недель дать мне свое имя, я стану вашей женой. Нет — так нет. Мне от вас ничего не нужно, кроме имени. Вы понимаете меня?
Он смотрел на нее снизу вверх, не в силах понять, что таится в ее глазах: презрение, отвращение или жалость? Так и не поняв, что именно, он припал губами к ее туфельке.