Агент Византии
Шрифт:
Василий знал. Несмотря на то что Сирия и Месопотамия стали частями Римской империи еще до Рождества Христова, они очень отличались от остальных провинций. Латынь там не знали вовсе, и даже на греческом, господствующем в империи языке говорила лишь малая часть городского населения. Большинство пользовалось сирийским и арабским – языками своих предков. Ереси расцветали там, как нигде больше.
А еще восточнее лежала Персия, вечный соперник империи. Две великие державы боролись друг с другом уже тысячу четыреста лет, и каждая мечтала об окончательной победе. Персы поощряли беспорядки
– Как они это делают? – обратился Аргирос скорее к себе самому, чем к магистру официорий.
– Это я и хочу тебе поручить: выяснить как, – объявил Лаканодракон. – Твой прошлогодний успех в разгадке тайны адского порошка франко-саксонцев побудил меня вспомнить о тебе в ту же минуту, когда это, – он указал большим пальцем на пергаменты, которые еще держал Аргирос, – привлекло мое внимание.
– Вы мне льстите, ваша светлость.
– Нет, ты мне нужен, – признался магистр официорий, и резкие морщины обозначились на его лице. – Скажу тебе, я страшусь этого больше адского порошка. Тот угрожал только нашим границам, с чем мы имели дело и раньше – сотню раз. Но тут возможен удар в сердце.
Аргирос нахмурился:
– Конечно, вы преувеличиваете, господин.
– Разве? Я не спал ночью и представлял, какой хаос эти листки могут вызвать. А если в одном будет написано одно, а в другом – другое? Они же могут одну фракцию натравить на другую, еретиков на православных…
Широким жестом Георгий охватил весь Константинополь.
– Представь, если персидский агент контрабандой провезет всего один ослиный вьюк этих проклятых грамот в столицу! Здесь живут люди со всех уголков света – иудеи, египтяне, армяне, склавены с берегов Истра [46] , франко-саксонцы. Натрави одних против других, и снова может быть восстание «Ника»!
46
То есть Дуная.
– Вы дальновиднее меня, – вздрогнув, признал Аргирос.
Прошло восемьсот лет с тех пор, когда константинопольская чернь с криками «Ника!» – «Побеждай!» – едва не свергла Юстиниана Великого с престола, но это восстание так и осталось примером, с которым сравнивали все последующие городские мятежи.
– Может быть, даже дальновиднее персов, иначе они бы не стали тратить время на границе, – сказал Лаканодракон. – Но, боюсь, они недолго останутся слепцами. Остерегайся их, Василий. Это не грубые варвары вроде франко-саксонцев, которых легко одурачить; это такой же древний и хитрый народ, как мы.
– Я запомню, – пообещал магистр. Он взял принесенные Лаканодраконом пергаменты и убрал их.
– А эту кучу хлама я с удовольствием доверю Анфиму. Я отправлюсь в Дарас через день-два. Как вам известно, я вдовец, так что мне нет нужды в долгих приготовлениях. Но до отъезда я хотел бы поставить свечку в церкви Святого Николая.
– Хороший выбор, – заметил магистр официорий.
– Да – кто еще тут может помочь, если не покровитель воров?
– Я перепробовал все, что приходило в голову, – сообщил начальник гарнизона Дараса, с досады стукнув кулаком по столу. – Багаж всех приезжающих обыскивается, патрули на улицах дежурят днем и ночью. И все равно проклятые листки продолжают появляться.
– Я не стану придираться к вашим действиям, Леонтий, – сказал Аргирос, и офицер с облегчением откинулся на спинку стула.
Это был крупный, плотный мужчина, почти такой же высокий, как Аргирос, но шире в плечах. Несомненно, он опасался гнева представителя власти. Магистр мог назначить или снять начальника гарнизона даже такого важного аванпоста, как Дарас.
– Еще вина?
Леонтий протянул кувшин.
– Э-э, нет, спасибо, – сказал Аргирос, надеясь, что это прозвучало вежливо.
Вино, как и многие напитки в Месопотамии, было из фиников. Василию оно показалось тошнотворно сладким. Но ему предстояло работать с Леонтием, и магистр не хотел задевать его чувства. Потому он протянул руку и заметил:
– Какой у вас красивый кувшин. Могу я взглянуть?
– О, правда? На мой взгляд, он совсем обыкновенный.
– Вряд ли. Я мало видел рельефной керамики, а изображение Господа, изгоняющего менял из храма, сделано мастерски, насколько я могу судить.
– Если вам нравится, возьмите его, пожалуйста, – тут же сказал Леонтий, не смея противоречить магистру даже в мелочах. – Я уверен, вы видели куда лучше, если приехали из столицы.
– В Константинополе нет ничего подобного. Гончары там украшают посуду глазурью и росписью, а не рельефами.
– Забавно: мы обставили столицу! – воскликнул Леонтий. Он понял, что Аргиросу кувшин не нужен, и поставил посудину на место. – Такой стиль здесь, по обе стороны границы, последний крик моды уже лет пять–десять. Я купил эту вещь у старика Авраама прошлым летом. Он чертов несторианин, но работу знает. Его лавка всего в квартале отсюда или около того, на случай, если вы захотите найти что-то для вас интересное.
– Возможно, я к нему загляну.
Аргирос встал и принялся обмахиваться своей широкополой соломенной шляпой. Но пользы от этого было мало.
– Здесь всегда такая ужасная жара?
Начальник гарнизона закатил глаза.
– Милый господин, еще июнь – даже не лето. Если вы задержитесь в Дарасе еще на шесть недель, вы узнаете, что такое жара.
– А вы знаете, что в горной стране франко-саксонцев снег иной раз идет уже в сентябре? В прошлом году мне представлялось, что худшего нельзя и вообразить. А сейчас это мне кажется настоящим блаженством.
Леонтий вытер лицо волосатым, потным предплечьем.
– А мне кажется, что такого и быть не может. Желаю вам большего успеха, чем удалось добиться мне посреди этого безумия. Если я как-то смогу помочь, вам стоит только попросить.
– Благодарю, – ответил Аргирос и вышел.
В канцелярии начальника было очень жарко, хотя ее и защищали толстые стены. Полуденное пекло на улице было просто невероятным и ошеломляющим. Солнце нещадно палило с небес, похожих на покрытый голубой эмалью купол.