Агнесса. Том 2

Бекитт Лора

Сотни мыслей роились в голове, но Орвил периодически приходил к одному и тому же выводу: все-таки, несмотря ни на что, по-настоящему любить можно лишь одного, лишь одно, нельзя любить разное, невозможно желать противоположного. Что ж, значит, все решится сегодня, сейчас. И если Агнесса выберет Джека (хотя она, разумеется, не может этого сделать!), он, Орвил, будет разочарован навсегда и во всем, бесконечно подавлен, убит. И проклят. А Агнесса проклята им!

Орвил вздохнул. О Господи! Какое счастье,

что этого не случится!

В это время приоткрылась дверь, и показалась заплаканная Джессика, испуганная, несчастная, с хрустальными слезинками на длинных ресницах и бледных щеках.

— Что, малышка?! Кто тебя обидел?

Орвил обнял ее, и она заплакала с новой силой, как бывает всегда, когда находишь сочувствие.

— Папа, этот человек сказал, что ты ненастоящий отец, он сказал, что он настоящий!

Орвил едва не выругался, чего не делал никогда. Чёрт возьми, он предупреждал Агнессу!

— Ты видела маму, Джесси? — спросил он.

— Не-ет!

— Не плачь, маленькая, не плачь! — Он привлек к себе девочку, сразу всем существом поняв, что и ее он тоже никому не отдаст. Когда Агнесса ждала ребенка, он очень боялся и не хотел, чтобы родилась дочь, потому что две разные девочки — это сложнее, он не был уверен, что сможет одинаково их любить, но, на счастье, появился Джерри, сын и наследник, и Орвил тогда уже понял, что дочерью — единственной и любимой, навсегда останется Джессика.

— Знаешь, милая, — сказал он, — идем к маме. Если мама скажет тебе, как оно есть, ты ведь поверишь?

Джессика закивала.

Они вышли в коридор. Орвил шагал быстро и решительно, девочка едва поспевала за ним.

Ворвавшись в комнату, он не сразу понял, что произошло, не разобрался, завершилось ли объяснение, было ли оно в разгаре или же только началось.

Агнесса сидела на диване страшно подавленная и изможденная, а у Джека был вид человека, сознающего, что конец света уже наступил.

При виде Орвила Агнесса встрепенулась и поднялась с места. Она подошла к нему и остановилась, одной рукой обняв притихшую Джессику, а другую положив на локоть мужа.

Он слегка отстранился.

— Агнесса! — твердо произнес он. — Ребенок хочет знать правду. Мы все хотим ее знать.

В комнате стояла тишина, больше того — безмолвие, и лишь в душах, казалось, проносились ураганные ветры, а взгляды испепеляли друг друга.

Агнесса наклонилась к дочери и голосом удивительно, как почудилось Орвилу, кротким и безмятежным промолвила:

— Доченька, вот твой отец — Орвил Лемб, в доме которого ты живешь и которого любишь. А этот человек (она показала на Джека) — чужой.

Орвил перевел дыхание. Джессика самозабвенно прильнула к матери, пряча лицо у нее на груди, — она была счастлива, ибо не обманулась ни в чем.

— Нет,

Агнесса, нет! — в отчаянии прошептал Джек, и Агнесса увидела в его глазах то, чего никогда не видела раньше: нечто похожее на маленькие блестящие кусочки стекла или тающие льдинки.

— Да, — произнесла она, — я говорю «да».

Потом повернулась к Орвилу.

— Орвил, пожалуйста, уведи Джессику, я все закончу одна.

— Хорошо, — ответил Орвил, взяв ребенка за руку, — я, если что, буду поблизости.

— Теперь все ясно? — спросила Агнесса, когда муж и дочь удалились. Она отвернулась к окну и глядела на буйно шелестящие зеленые кроны высоких деревьев.

— Да, теперь ясно. Это и есть твоя жалость, Агнес? То, что ты сейчас сделала со мной, это ты так меня пожалела? Знаешь, ты меня называешь убийцей, но кто ты сама? Мы с тобой очень подходящая пара, ты тоже прекрасно умеешь убивать!

— Оставим, Джек, — Агнесса повернулась: глаза Джека смотрели на нее почти с ненавистью, и в них уже не было более ничего. — Оставим: между нами все решено.

— Да, — отвечал он, — я ухожу. Не бойся, теперь я исчезну из твоей жизни навсегда. Скажи своему мужу, что он может не охранять ни тебя, ни дом, я не приду. Прощай, Агнес, — он пошел к дверям, потом оглянулся. — Где Керби? Может, хоть он по-человечески со мною простится?

Но Керби не было. Никто из взрослых не знал, что Джессика тайком заманила собаку в детскую и закрыла там.

И Джек ушел совершенно один, ушел, не оглядываясь, неверной походкой, он скрылся из глаз, исчез в пространстве чужого города, чужого мира.

А у Агнессы было чувство, будто она собственноручно грубыми стежками только что зашила давнюю незаживающую рану.

ГЛАВА X

Агнесса лежала в затемненной комнате под шелковым покрывалом, осунувшаяся и бледная. Тикали позолоченные настольные часы с миниатюрными фигурками, обрамлявшими циферблат, искусственный свет не горел, и узкая полоска дневного едва пробивалась сквозь двойные шторы. Агнессе хотелось раздвинуть их, но она не могла встать. Врач прописал несколько дней полного покоя…

Она сама не знала, чем больна; Орвил считал, что это последствия нервного потрясения: головная боль, слабость во всем теле, вялость и апатия и — бесконечные, ей самой не понятные слезы. Да, она, должно быть, и впрямь перенервничала: разрядка так или иначе должна была наступить — долго сгущавшиеся тучи неминуемо грозили разразиться дождем.

Орвил тихо вошел в комнату, и Агнесса, давая понять, что не спит, слегка пошевелилась.

Орвил сел в кресло рядом с постелью и положил руку на лоб жены — Агнесса обхватила ее своими руками и прижалась щекой.