Агрессия. Хроники Третьей Мировой. Трилогия
Шрифт:
— Не мучился, тихо отошёл.
Фархад ещё раз кивнул мне напоследок и скрылся в палате, пройдя вслед за поскрипывавшей каталкой, которую макс уже вкатил туда. В палате зажёгся свет, возникла обычная в таких случаях суета: Лена вызвала дежурного врача, это был молодой хирург, кореец из обрусевших — Владимир Николаевич Гвак. Хмурый и малоразговорчивый, врач задавал короткие вопросы Лене, потом кивнув мне указал Ринату на дверь в палату:
— Везите в морг, пусть Константинов займётся. Ропша, а ты готовься, после обхода заберёшь документы у медсестры и на вещевой склад иди. Левон Ашотович в курсе, получишь у него вещи свои и оружие. Из комендатуры в двенадцать будет машина, с ней все и отправитесь.
Гвак был из гражданских врачей, беженец, их сейчас подавляющее большинство в тылу. Таких как он, быстро распределяли по госпиталям, присваивая воинские звания, однако обстановка в госпитале царила не уставная. Из настоящих военных тут был только майор Вартанян — начальник снабжения. Да и то только потому, что помимо простыней и трусов на нём числился склад оружия, собранного у раненых. Но я ответил коротко и по уставу, говорить особо не хотелось, да и нечего было.
— Есть, получить документы и прибыть на вещевой склад.
Формально всё верно: получу сухпай, вещи и оружие, только вот госпитальный склад, это всегда
Время до утренней побудки, после всего случившегося промелькнуло почти незаметно. Обычная рутина: сдал бельё, минут десять жевал рисовую кашу приправленную свиной тушёнкой, в соседней комнате переделанной под столовую. Потом слушал лечащего врача, хотя что и как делать и так знал, чай не в первый раз. Документы на выписку получить вышло без проволочек, комиссия прошла два дня тому назад, особо никто не цеплялся. С соседями простился коротко, за всё время нормально узнал только покойного Колю, да и то больше слушал, про себя говорить не хотелось. И это не по чёрствости душевной, хотя наверное и из-за неё тоже. Просто с первой войны появился у меня такой обычай: изгонять из памяти всё, что связывало с войной. Она, всё равно, приходила, воспоминания, яркие образы, но никогда лица покойников. Мёртвых друзей и врагов никогда видеть не приходилось, лица всегда смазаны, безлики. Поэтому единственная вещь, об утрате которой я действительно жалею, это кожаный мешочек со звёздочками. Звёздочка — погибший товарищ, ещё одна смерть на моей совести.
На вещевом складе меня ждал сюрприз. Хмурый прапор Млатовин, про которого и ходили нехорошие слухи, выдал мне новую, пахнущую дезинфекцией зимнюю форму. Тёплые штаны, куртка и бушлат. Споротые знаки различия, но вроде не ношенная, как это обычно бывает в госпиталях. Удивило одно обстоятельство: эмблемы с российским триколором, которая нашивается на левый рукав, тоже исчезла. Вместо нелюбимой мной власовской тряпки, в чёрном щите теперь тускло алело красное знамя, с маленькими золотыми пятиконечной звездой, серпом и молотом в левом верхнем углу. На своих местах оказалось только более привычное и знакомое: «Вооружённые Силы. Россия». Береты, ещё не успевшие войти в обиход заменял привычный треух, с полевого же, тёмно-зелёного цвета, кокардой. Там тоже была звезда поверх овала, так что мне оставалось только удивляться, насколько верно удалось угадать со знаками различия в отряде. Но я больше порадовался привычной вязаной шапке — подшлемнику. Такой же чёрный и почти безразмерный, как и десяток лет назад. Двойная, крупная вязка и узкая прорезь для глаз. Снова накатило странное чувство, словно всё это уже было со мной, а гражданская жизнь напротив, стала казаться длинным затяжным кошмаром. Тем временем пришёл черёд всяких уставных мелочей. Согласно приказам, мне полагались нашивки и знаки различия мотострелковых войск, которые каптёр выдал недрогнувшей рукой, словно ждал. Примостившись тут же, возле стойки я быстро прицепил всё по своим местам, благо процедура засела в памяти и руки вспомнили её мгновенно. Немного пришлось повозиться с непривычной ещё эмблемой нового образца. Она неуловимо напоминала старую, ещё советских времён. Заключённый в треугольный тускло-алый щит лавровый венок, поверх которого шла золотая пятиконечная звезда с серпом и молотом посередине, а уже под ней, обычные для мотострелков скрещенные «калаши». Фурнитура крепящихся на воротник была российская, довоенного образца с перекрещенными автоматами. А вместо погон, на груди у меня теперь красовался пустой шитый квадратный шеврон с буквами — «МС» на «липучке». Справа, над клапаном нагрудного кармана пришил две бледно-жёлтые лычки за ранения. Пуговиц на форме нигде не было: всё на тех же «липучках» и пластиковых молниях, кроме гульфика на портках — тут к вящей радости ничего не поменялось, обычные пуговицы. Чёрно-зелёный пиксельный узор форменки неприятно резал глаз, что нормально, но в целом ткань сильно шуршала, что было уже плоховато. Также выдали пару комплектов тёплого нательного белья, чёрный шерстяной шарф, две пары тёплых перчаток и новые утеплённые берцы. Ботинки оказались в пору, в меру скрипучими, лучшего качества, чем я ожидал. Подошва с цепким протектором, довольно толстая и отзывчивая на изгиб, ходить и бегать будет не особо тяжко. Из верхней одежды порадовал лёгкий, тёплый бушлат на синтипоне и такие же штаны на лямках. Не понравился только казённый рюкзак-семидневка, без жёсткой рамы, лямки врезались в плечи, оттягивая груз влево и назад. Боковых подсумков всего два, да и те на пластмассовых застёжках — положи что-то в такой и пиши пропало. Но повозившись с пожитками минут десять, удалось распределить вес как положено. Все старые «партизанские» вещи действительно пропали бесследно. Как я и ожидал, из личных вещей исчезли часы и нож. Однако к моему истинному удовольствию нетронутыми оказались кисет со звёздочками и трофейный прицел в кожаном чехле, который я самолично для него справил. Получил тут же ещё шесть тысяч обычными, довоенными российскими деньгами и сложенный вчетверо лист из плотного серого картона — талоны на промтовары и продукты. Всё это составляло половинную норму от обычного довольствия, пока мой статус до прибытия в новую часть не определён окончательно.
В оружейке обнаружилось, что моего швейцарского автомата тоже нет, как пропал и верный бесшумный «макарка». Само собой импортной сбруи с подсумками на месте не оказалось. Вместо них, выдали мне пластиковый поясной ремень с подсумком на четыре магазина и… вот тут я был приятно удивлён. На обитый цинком прилавок передо мной лёг АКМС, старая добрая «раскладушка» [10] . Это был не совсем тот автомат, который я помнил: цевьё из пластика, с зубчатой лесенкой крепления сбоку, под всякий обвес. Пистолетная рукоять тоже не привычная, с выступами под пальцы, для более удобного хвата и наклон назад чуть круче. Не спеша взяв автомат, я так и не решился выпустить оружие из рук. Мечта всех последних месяцев вдруг неожиданно впорхнула в руки сама. Каптёра аж перекосило, когда он увидел, как бережно я принял оружие. Дрожащим от нетерпения голосом, он поторопил:
— Получил, теперь распишись что всё на месте. Патроны в ящике наберёшь, слева от входа каморка есть, стукни два раза. Гранат не проси, у нас склад временного хранения, всё лишнее в комендатуру сдаём. Иди набирай, пока ещё кто не налетел. Там знакомец твой дрыхнет опять всю дорогу. Растолкай его, Сеня выдаст из тех остатков что есть.
Молча перехватив оружие левой рукой, я чиркнул свою закорючку в истрёпанной ведомости и кивнув хозяину
— Седьмой калибр там, но выбирайте аккуратно, патроны старые, с хранения сняты.
— Сколько дашь?
Вопрос был не праздный, пять магазинов это сто шестьдесят патронов, плюс десяток на «развод». Однако в бою этот запас быстро улетучится, лучше иметь запас, но с собой я сейчас всё не утяну. Аничкин пожал плечами и равнодушно вернулся к лежанке сооружённой из рваных засаленных фуфаек прямо на патронных ящиках. Уже отворачиваясь к стене, он пробормотал:
— Да берите сколько хотите, там треть порченных. Говорю же, с хранения сняты…
Радуясь привалившему счастью, я вынул из кармана бандажную четырёхугольную косынку, прилагающуюся к индивидуальному перевязочному пакету и подойдя к ящику набрал в него патронов от души. Затем глянув на настенные часы прикинул время до прихода комендантской машины, сел за стол размещавшийся рядом с лежанкой и прислонив автомат рядом с рюкзаком у стены принялся перебирать патроны. Настольная лампа давала немного света, однако мне его вполне хватало, чтобы различить дефекты лежалых, но таких приятных глазу «маслят». Я привычно сортировал патроны отбрасывая те, где шаталась пуля, вывалился отсыревший капсюль или отслоился лак. Через полчаса, набралось двести штук, чего на первое время вполне хватит. Так же в общей куче я с удивлением насобирал дозвуковых, зеленоголовых патронов, ещё на два рожка. Боеприпасы и вода, вот две самые большие ценности на войне и я без сожаления выложил из рюкзака две из шести банок тушёной свинины, а себе оставил только пару «иришек» [11] . Затем заботливо уложил рассортированный остаток патронов во внутренние кармашки, тщательно переложив их запасными носками, чтобы не брякали.
Теперь пришла очередь «калаша». Первое, что бросилось в глаза, цилиндрический двухкамерный дульный тормоз. Я такие видел только у ментовских «спецов», те хвалили, говоря что он сильно уменьшает увод ствола вверх. По идее всё так и должно быть, нужно будет пристрелять, там видно будет — врут или нет. Автомат, похоже, из какой-то новой партии: кроме пластиковой фурнитуры было какое-то новое напыление всех металлических частей. Шершавое на ощупь, оно напоминало тефлон. Да и на вскидку оружие ощутимо убавило в весе, хват стал удобнее, но скорее всего это из-за фурнитуры. Над верхней крышкой ствольной коробки опять гребёнка на переходнике, а стандартный открытый, чуть поднят над верхней частью цевья, чтобы прицел не перекрывался гребёнкой. Сама планка на тугой защёлке с левой стороны, снять её и установить снова, это пара секунд. Взгляд скользнул к номеру… хм, автомат-то трофейный, американский. «Арсенал инк». Лас-Вегас, Невада 2006 год выпуска. Осмотрев «калаш», смекнул, что если им и пользовались, то не слишком долго. Кроме того в подсумке обнаружился «тихарь», убранный прежним владельцем в отдельный чехол. Развинтив знакомую по прежним временам приблуду, я с облегчением выяснил, что внутренности не засраны как это бывает обычно, хоть сейчас его винти на ствол и пали. Растолкав ненадолго сержанта, я выпросил у него ёмкость со смазкой и тщательно прочистил и снова собрал автомат. Ремень мне особо не понравился, слишком узкий для такого массивного «ствола», но покуда придётся воевать с тем, что выдали. Мысленно помянув добрым словом бойца, чьё оружие досталось мне в наследство, я отодвинул табурет от стола и поднялся. Магазинов оказалось всего три и только два из них новые, третий звенел ослабшей пружиной подавателя — убит в хлам. Договариваться о замене, это значит предложить что-то в оплату, а без часов и ножа торговаться особо не чем. Жратву они тут и так воруют, а деньги реально могут пригодиться самому. Сунув дефектный «рог» в боковой карман рюкзака, снова взялся за автомат. Примкнув снаряженный магазин, некоторое время подержал «калаш» на весу, прицелился и поводил стволом справа налево. Не хватает накладки на опорное основание приклада, но в целом пока оружие шепчет, отторжения нет. Нормально, работать можно.
Машина опаздывала, на крыльце корпуса нас, ожидающих скопилось человек пять. День выдался пасмурный, в парке из-за деревьев ветер особо не лютовал, однако подмораживало. Кто-то из бойцов курил, трое парней-бурят переговаривались на своём языке. Я понимал отдельные слова, поскольку какое-то время работал в бригаде лесозаготовителей, где их было большинство. Суть разговора сводилась к тому, что парни были братьями и сговаривались проситься в одну часть, чтобы воевать вместе. Решив, что ходить туда сюда не стоит, я присел на корточки, опершись спиной о широкое основание крыльца. Говорят, раньше это был детский сад, а целым здание госпитального корпуса осталось только потому, что было заброшено. Вдыхая морозный, пропахший угольной гарью воздух, я машинально вынул кисет со звёздочками и высыпал их на ладонь. Десять простых, с истёртой на кончиках позолотой маленьких звёздочек и одна большая с потускневшей красной эмалью. Одиннадцать смертей, не считая тех, кто сгинул при прорыве в горное ущелье. Красная звёзда, которую я снял с изнанки залитого кровью «броника» Семёныча, когда его синюшное лицо уже скрылось в складках куска брезента, в который я сам помогал его заворачивать. Помимо воли перед внутренним взором прошли лица всех «туристов», которых я записал на свой счёт. Снова откуда-то пришла и навалилась тяжкая усталость, а с нею вернулась полная апатия. Машинально отметив, что продлится это может до первого боя, потом придёт смерть или увечье, я ссыпал звёздочки в кисет и снова надел его на шею. Неожиданно пахнуло ядрёным перегаром и по плечу меня хлопнула широкая ладонь санитара Фархада: