Ах, Париж!
Шрифт:
— Спасибо тебе, детка, — ответила Лили де Мабийон, очень довольная комплиментом.
— У вас изумительное платье, — благоговейно проговорила Гардения, — и я никогда еще не видела эту восхитительную шляпу в стиле «Веселой вдовы», хотя и читала о ней в газетах. — Так вот как ты это называешь? — промолвила герцогиня довольным голосом, разглядывая свое отражение в зеркале.
— Но дома больше ни о чем другом не говорили! — воскликнула Гардения. — Платья «Веселой вдовы», шляпы «Веселой вдовы», локоны «Веселой вдовы». Мы с мамой часто смеялись, когда просматривали
Было очевидно, что энтузиазм Гардении доставляет герцогине большое удовольствие. Она обернулась к двум горничным, которые, одев герцогиню, разбирали вещи на туалетном столике около кровати, складывая халаты, щипцы для завивки, лосьоны и кремы — все то, что использовалось при создании туалета герцогини.
— Мадемуазель восхищена моим видом, — сказала она им по-французски.
Герцогиня прошлась по комнате, и при свете льющегося из окон утреннего солнца Гардения заметила, что белая кожа с нежным румянцем на щеках была результатом огромного мастерства. Герцогиня нанесла на лицо маску из крема и румян, которые скрыли желтоватый оттенок, столь заметный утром.
— Итак, я готова, — объявила герцогиня, бросив последний взгляд в зеркало и поправив ожерелье из жемчужин и бриллиантов, которое плотно облегало шею и скрывало предательские морщины, выдающие ее возраст.
— Но, тетя Лили, мне нечего надеть, — сказала Гардения. — Это я и хотела вам сообщить. Ваши платья прекрасны, я никогда не видела такого количества за всю свою жизнь, но они так велики мне. Ивонна говорит, что переделка займет несколько часов, если не дней.
— Это так, мадам, — подтвердила стоящая у двери Ивонна. — Мадемуазель перемерила все платья, и там нет ничего, что бы она могла надеть и не казаться при этом смешной.
Герцогиня оглядела Гардению с ног до головы.
— Не могу же я повезти тебя к Ворту в этом жакете и юбке, — сказала она. — Люди будут смеяться. Даже Ивонна симпатичнее, когда отправляется на прогулку в выходные дни.
— Тогда мне придется остаться дома, — с несчастным видом заключила Гардения.
— Ничего подобного, — запротестовала герцогиня. — Тебе нужны платья до того, как мы начнем разрабатывать план, прежде чем организуем что-нибудь. Подожди, у меня идея! День теплый, но я собираюсь накинуть соболиное манто. Весенний ветер такой обманчивый. — Гардения озадаченно посмотрела на нее. Она не понимала, к чему ведет тетушка. — У тебя есть легкое летнее платье? — спросила герцогиня.
Гардения кивнула.
— Да, у меня есть бледно-розовое, муслиновое, которое я сама сшила, — ответила она. — Боюсь, оно не очень красивое, но я взяла фасон из модного журнала.
— Пойди и надень его, — скомандовала герцогиня, — и поторопись.
Какое-то мгновение Гардения колебалась.
— Это же не траурное платье, — сказала она.
— Я тебе уже сказала, — резко проговорила герцогиня, — что ты не должна носить черное. Моих друзей в Париже не интересует, носишь ты траур или нет.
— Хорошо, тетя Лили, — послушно сказала Гардения, — я пойду и надену его.
Она выбежала из комнаты и без особых сложностей отыскала свою новую спальню, в которую уже успели перенести ее вещи. Веселая молоденькая горничная все еще распаковывала чемодан. Муслиновое платье было мятым, но, когда Гардения надела его, оно не выглядело столь старомодно, как черное. И все-таки Гардения прекрасно понимала, что рядом с тетей Лили в голубом шифоновом платье с розами, жемчугом и бриллиантами она будет казаться смешной.
Как же прекрасно иметь красивые платья, подумала Гардения и вспомнила, как ее мама вздыхала над горой одежды, которую им приходилось штопать и латать только потому, что не было денег на новую.
Поблагодарив горничную, которую, как она выяснила, звали Жанна, Гардения побежала в комнату тетушки. Герцогиня опять сидела за туалетным столиком и подкрашивала ресницы.
Гардения обмерла. Она всегда считала, что только актрисы осмеливались наносить грим днем, и в глубине души почувствовала, что мама не одобрила бы поведение своей сестры.
Герцогиня отложила крохотную щеточку и повернулась к племяннице.
— Боже мой! — воскликнула она. — Я бы сразу, как только увидела, догадалась бы, что это платье самодельное!
Гардения покраснела.
— Вопрос стоял так: или сшить это, или вообще ничего не иметь.
Герцогиня тихо вскрикнула:
— О, дорогая моя! Как жестоко с моей стороны! У меня и в мыслях не было причинить тебе боль, деточка. Я ужасно страдаю, когда думаю, что запросто могла бы посылать тебе с матерью коробки с одеждой. Подумать только, все те платья, которые висят наверху! Я не имею ни малейшего представления, что с ними делать. — На щеках Гардении появились ямочки. — Ты смеешься надо мной, — обиженно проговорила герцогиня. — Почему же?
— Я просто подумала, что эти сверкающие платья оказались бы совершенно не к месту в деревне, — ответила Гардения. — А что касается бальных платьев, с папой, наверное, случился бы удар, если бы мама или я появились в них.
Герцогиня не могла удержаться от смеха. Она видела тот помещичий домик, в котором жила ее сестра, и широко раскинувшуюся деревушку с зелеными лужайками, и серую каменную церковь. Она понимала, что Гардения была права, когда говорила, что любая вещь из ее гардероба окажется не к месту.
— Уверяю вас, мы вам никогда не завидовали, — поспешно проговорила Гардения. — Мама любила думать о том, что вы носите великолепные драгоценности и считаетесь самой красивой на балу. Она часто говорила о вас, и я старалась представить, что вы наденете в Оперу или на дипломатический прием. Теперь, когда я вас увидела, я поняла, что воображение не обмануло меня.
— У тебя самой будут красивые платья, — твердо заверила ее герцогиня, — Подойди, Ивонна, надень на мадемуазель эту шляпу и принеси шиншилловое манто.