Ах, уехал мой любимый
Шрифт:
Выключила настольный свет и откинулась на спинку стула. Откинула голову и бездумно уставилась в потолок. Голова пухла от мыслей, растущих в геометрической прогрессии, и каждая из них приводила меня к максималистскому выводу о том, что нужно бежать. Прежде всего, от бывшего мужа. После того, что произошло сегодня, подсознание само подбрасывало мне картинки того, что теперь каждая наша встреча, каждый его воскресный приход будет заканчиваться тем, что было сегодня. Только в те разы, что рисовало моё сознание, Матвей на помощь прийти не успевал.
Поэтому нужно что-то делать самой. Можно закончить этот учебный год, уволиться, продать квартиру и переехать в другой город… План почти безупречен. Почти. Игнатьев может подать в суд за причинение препятствий в общении с ребенком.
Твою мать! Почему всё должно быть так сложно?
Тряхнула головой, скидывая морок мыслей. Уже вечер, я плохо соображаю. Утро вечера мудренее. Пора укладывать Ваню спать, выпроваживать его друга и самой постараться уснуть.
Встала со стула, задвинула его в стол и вышла из своей комнаты. В квартире показалось подозрительно тихо, даже из детской не доносился смех, звуки прыжков и падения игрушек. Война закончилась – проиграли все?
Аккуратно приоткрыла дверь Ваниной комнаты, планируя поймать тихушников с поличным и так и застыла с открытым ртом, увидев их обоих, сидящих на полу. Матвей сидел, опираясь спиной о Ванькину кровать, в одной руке держал большую энциклопедию морских животных, а другой рукой придерживал за плечи уснувшего Ваню, которого сон нагнал прямо на полу у теплого бока его нового лучшего друга.
– Привет, - произнес Матвей едва слышно.
Усталая улыбка коснулась уголков его губ. Взгляд вместе с моим метнулся к сопящему строителю, на столе которого стояло аж две кормушки.
– Давно уснул? – спросила я тихо и на цыпочках вошла в комнату.
– Минут пятнадцать, - ответил Матвей. Закрыл энциклопедию, дотянулся до края стола и оставил ее на углу.
– Давай, я его в кровать переложу.
– Я сам, - опередил меня Матвей и мягко перехватил Ваню, встав вместе с ним на руках с пола. Повернулся к кровати и выжидающе посмотрел на меня, затем бросил многозначительный взгляд вниз.
– Ой! – спохватилась я, не сразу сообразив, что нужно расстелить постель.
Сорвала покрывало, откинула одеяло и отошла в сторону, чтобы не мешать.
Матвей склонился над кроватью и аккуратно уложил в неё спящего барина, который даже ухом не повел, когда его голова коснулась подушки, а сверху накрыло одеялом.
– Умаялся трудяга, - усмехнулся Матвей, глядя на него сверху вниз.
– Он весь день ждал, что кто-нибудь придёт строить с ним кормушку, даже дневной сон пропустил, чтобы не проспать чей-нибудь приход.
– И на радостях заставил сделать две кормушки, - улыбнулся Матвей и сел на корточки, приступая к сбору «инструментов» для строительства.
– Я соберу, - присела рядом с ним, возможно,
– Мне несложно, тем более, что здесь, в основном, мусорил я, - остановил меня Матвей, накрыв мои руки своими.
Застыла, боясь шелохнуться. Взгляд остановился на касании наших рук. Картина, словно выдранная из какого-то фильма.
– Я… - мягко высвободила свои руки и выпрямилась во весь рост.
– …я тогда посуду помою.
– Хорошо, - ответил Матвей, на которого я так и не рискнула посмотреть.
Бесшумно вышла из комнаты, прикрыла за собой дверь и прошла в кухню. Оперлась о края раковины и опустила голову, прикрыв глаза. Нужно постараться перевести дыхание и взять себя в руки. Мне уже давно не шестнадцать, чтобы я могла себе позволить потерять разум от простых прикосновений рука к руке.
После сцены, что развернулась сегодня на лестничной площадке, почему-то, казалось особенно тяжело встречаться с ним взглядом. Словно он увидел меня в тот момент максимально обнаженной и открытой перед ним. Я доверила ему свою слабость, он воочию увидел мой страх, оказался вплетен в конфликт развалившейся ячейки общества.
Тот самый Матвей Козырский, которого двенадцать лет назад я поклялась ненавидеть всю свою жизнь, стал тем, кто меньше чем за месяц снова пророс в меня корнями, слишком близко подобрался к сердцу и тянется к зарубцевавшейся на нем ране.
Оттолкнулась от раковины и приступила к мытью лежащих в ней трёх тарелок и вилок, оставшихся после ужина. Чтобы в голову не лезли дурные мысли, иногда просто нужно занять руки.
Рядом появилась высокая тень, остановилась у окна и застыла. Света, исходящего из ламп подсветки столешницы гарнитура не хватало на её освещение, но по сгустившейся атмосфере внутри крохотной кухоньки и так было ясно, кто нарушил моё одиночество.
Сделав вид, что не заметила его присутствия, составляла тарелку за тарелкой на сушилку. Жаль, что их было всего три. Больше мне не за чем прятаться, а щеку уже жгло от пристального взгляда темных глаз.
Помыла руки, обтерла их полотенцем, и оперлась бедром о столешницу, нерешительно посмотрев на невозмутимое лицо Матвея.
Пристальный взгляд всё ещё был сосредоточен на мне. В полумраке было сложно понять какие именно эмоции выражает его лицо, да и я не до конца представляла, что он может прочитать на моем собственном лице.
– Спасибо, что пришёл, - тихим голосом разбавила молчание.
– Я не хотел приходить, - ответил он тут же с оттенком равнодушия.
В желудок упал холодный камень и своей тяжестью потянул вниз. Шумно сглотнула и поспешил отвести взгляд, чтобы он не успел прочитать эмоции, основной из которых сейчас была безотчетная обида.
– Почему? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал безмятежно. Взяла со столешницы коробку молока и поставила ее в холодильник, тем самым оказавшись к Матвею на расстоянии вытянутой руки.