Академия и хаос
Шрифт:
Вара слышала за массивными бронзовыми дверями крики и вопли. Вара прислонилась плечом к двери, нажала. Ничего не вышло. Тогда она снова вернула свое внимание к майору, мысленно велела ему подойти и назвать код для открывания двери. Майор поднялся с колен с перекошенным лицом, истекая потом. Он пробормотал код и приложил к двери ладонь.
Дверь распахнулась, майор попятился. Вара Лизо вошла в кабинет. Фарад стоял там в парадных одеждах и о чем-то пылко спорил с двумя советниками и адвокатом. Не важно. Все равно его Комитету конец. Заметив Вару, он нахмурился.
— Мне нужно навести порядок в моих делах. Вара, пожалуйста, уходи.
Вара заметила вазу, наполненную сладкими
— Пожалуйста, — негромко повторил он. Он видел, что Вара чем-то очень сильно расстроена, но чем — этого ему знать было не дано. — Они плавят нашего робота. Селдона освобождают. Сейчас я пытаюсь связаться с Императором. Это очень важно.
— Нас никто не пожелает принять, — заявила Вара, копаясь в вазе с конфетами.
— Все не так уж страшно, — продолжал увещевать ее Синтер, страшно побледнев. — Но… как ты вошла?
Майор… майор Намм, телохранитель Вары, был прислан Протоном, чтобы проинформировать Синтера о положении дел. Затем ему было велено стоять на посту в приемной и ни за что на свете не пускать к нему Вару. О, сколько же всего можно было прочесть в мыслях этих никчемных людишек, даже не читая их мыслей!
На самом деле Вара никогда не умела читать чужие мысли в прямом смысле слова. В лучшем случае она ощущала чужие эмоции, вылавливала в сознании людей вспышки видений, отдельные звуки, но никогда ничего не видела в мелких подробностях. Внутри все люди были непохожими друг на друга. Их разум развивался по-разному.
Вара знала о том, что все люди друг другу чужие, но ее чуждость была совсем иного свойства.
— Мисс Лизо, вам следует немедленно уйти, — заявил адвокат и шагнул к ней. — Позднее я свяжусь с вами, дабы обсудить ваше выступление в Имперском Суде…
Он вдруг оступился, задрал голову и начал, дрожа, опускаться на пол. Фарад в страхе смотрел на адвоката.
— Вара, это… ты сделала с ним? — попытался он разыграть суровость.
Вара отвлеклась от адвоката.
— Ты лгал, — заявила она Синтеру.
— О чем ты говоришь? — проверещал он.
— Я сама заполучу Селдона, — процедила Вара сквозь зубы. — Оставайся здесь, и мы уйдем вместе.
— Нет! — взвизгнул Синтер. — Ты несешь чепуху! Мы должны…
На миг Варе стало дурно. У нее потемнело в глазах, голова закружилась, но через мгновение все стало на свои места. Синтер вцепился в крышку стола. Он опустил голову. Его колени подгибались. Он снова посмотрел на Вару широко открытыми глазами. Его советники упали на колени, вытянули руки «по швам», сжали кулаки. Через несколько мгновений они опустились на четвереньки и стали расползаться в разные стороны. Один из них ушиб голову о ножку стола.
Сердце Фарада билось все медленнее. А Вара сама не осознавала, она ли делает все это или кто-то другой… Она не верила, что настолько сильна, она прежде никогда не делала ничего подобного, но сейчас это не имело для нее никакого значения.
Она отвернулась от человека, за которого когда-то была готова выйти замуж, о котором грезила в самых сокровенных мечтаниях, и сказала:
— Вот теперь я уж точно чудовище.
Это слово прозвучало так сладко, так свободно, так… окончательно. Она вышла из кабинета изящной и легкой походкой, пересекла приемную, обошла валявшегося на полу майора,
Фарад умирал. Она чувствовала пустоту и безмолвие в его груди. Вара прижала пальцы к щеке.
Все. Он был мертв.
Она подняла с пола хлыст-парализатор и стремительно выбежала из приемной.
Глава 73
Пришлось подписывать бесчисленные документы, получать всевозможные свидетельства об освобождении в самых разных кабинетах Комитета Общественного Спасения, которые затем следовало еще и заверять в десятках юридических бюро. Словом, выход на свободу занял у Гэри гораздо больше времени, чем в свое время попадание в тюрьму. Гааль Дорник все эти юридические процедуры проходил в других конторах, а Бун отбыл несколько часов назад, чтобы уладить какие-то формальности.
Гэри сидел в полном одиночестве в Зале Освобождения, поглядывал на древние сводчатые потолки и световые окна, забранные разноцветными витражами. Ему было велено сидеть здесь до тех пор, пока не вернется надзиратель и не подпишет какие-то последние бумаги.
Свои чувства Гэри и сам оценить не смог бы. Безусловно, он еще не до конца поверил в то, что все уже позади. Он миновал чрево имперского судилища в целости и сохранности. Это чудовище не сумело его переварить. Тот момент, ради которого он сознательно и бессознательно трудился всю жизнь, миновал.
Теперь предстояло сделать несколько видеозаписей. Еще следовало оповестить Ванду и Стеттина о последнем и, как подозревал Гэри, неожиданном для них назначении. Психологи и менталики Второй Академии должны остаться на Тренторе, а сам Гэри займется приготовлениями к передаче своих полномочий Гаалю и другим сотрудникам, которых ждал отъезд на Терминус.
Долгие сумерки Империи все более сгущались. Гэри знал, что скоро умрет и не увидит полного мрака, да ему этого и не хотелось. Он видел свет, лившийся с куполов сквозь сводчатые витражи, и думал о том, как бы все выглядело, если бы этот зал с потолками высотой в пятьдесят метров озаряло настоящее, живое солнце — например, солнце Геликона.
«Неподвижность. Завершение так близко, а у меня нет чувства удовлетворенности. Где же моя награда за все труды? Что с того, что я спас человечество, уберег от тысячелетий хаоса. Чего я добился для себя? Да… Мысли, недостойные пророка и героя. У меня есть внучка, но она не плоть от плоти моей. Связь поколений прервана на биологическом уровне, хотя и сохранена на философском. У меня появилось несколько новых друзей, но старые ушли, или мертвы, или встреча с ними невозможна».
Он думал о том, как всего несколько недель назад стоял на высокой башне, вспоминал о тоске, что охватила его тогда. «Я не смогу покинуть Трентор. Чен не позволит мне. Я все еще опасен для него, и потому лучше держать меня, как джинна, в запечатанной бутылке. Но если бы можно было улететь, куда бы мне хотелось отправиться, где бы хотелось мне провести остаток дней?» На Геликоне… Там, под солнцем, на свежем воздухе, вдали от этих гнетущих, скованных куполами городов, подальше от металлической кожуры Трентора. Чтобы видеть ночное небо — настоящее, а не искусственное, и не бояться его необъятности, видеть тысячи звезд на нем — крошечную частицу Империи, ради которой он трудился и которую всегда так старался понять. Чтобы стоять под открытым небом, под дождем, под ветром, на холоде — и не бояться их, чтобы встретиться со старыми друзьями и родными… Такие навязчивые мысли часто наполняли одинокие ночи Гэри. Он вздохнул и расправил плечи, прислушиваясь к шагам, приближавшимся к северным дверям.