Академия Сумеречных охотников. Хроники
Шрифт:
А есть ли в жизни Изабель место тому, кто потерялся?
– Саймон? – голос девушки звенел, как туго натянутая струна. Она напряглась, и Саймон видел, скольких трудов ей стоит сдерживаться и сохранять на лице безразличное выражение.
«Откуда я это знаю?» – подумал он. Глядя на Изабель, он будто раздваивался: один Саймон видел перед собой практически неизвестную незнакомку, второй – девушку, которую прежний Саймон любил так неистово и сильно, что даже пожертвовал ради нее всем, что у него было. И тот, прежний Саймон – часть его самого, пусть и спрятанная
– Хватит! – рявкнул Саймон, не совсем понимая, к кому обращается – то ли к ней, то ли к себе. – Ты что, подрядилась выбирать за меня, решать, что мне делать и как жить? Или кем мне быть? Хватит. Сколько еще раз мне это повторить, чтобы меня услышали? Я – не он. И никогда им не буду, Изабель. Он принадлежит тебе, не спорю. Но я – нет. Вечно вы, Сумеречные охотники, суете свой нос куда не просят и хотите, чтобы все было по-вашему. Устанавливаете правила, решаете, что для кого лучше… Но не в этот раз, понятно? Не со мной.
Изабель с томительным спокойствием намотала хлыст на запястье.
– Сдается мне, Саймон, ты что-то путаешь.
Ни единой эмоции не слышалось в ее голосе, и ему вдруг отчаянно захотелось уловить хоть отблеск чувств в ее словах. Но там – ничего: ни боли, ни сдерживаемого гнева. Лишь пустота. Пустота и холод.
– Изабель…
– Я здесь не ради тебя, Саймон. Это моя работа. И мне казалось, ты хочешь, чтобы она стала и твоей тоже. Если ты еще не передумал, тогда советую пересмотреть кое-какие вещи. Например, то, как ты разговариваешь со своим куратором.
– Ку… куратором?
– И раз уж ты поднял эту тему… Ты прав, Саймон. Такого тебя я не знаю. Совсем. И почти уверена, что и не хочу знать.
Она шагнула мимо него, задев плечом – коротко, почти незаметно, – выскользнула из здания и растворилась в ночи. Саймон бездумно пялился в темноту, пытаясь решить, нужно ли идти следом за Изабель, но не мог заставить себя сделать ни шагу.
Уходя, девушка со всей силы хлопнула дверью. Та саданула о косяк, и от этого звука Джон Картрайт наконец открыл глаза. Моргнув, он с трудом, опираясь на стену, поднялся.
– Мы справились? – спросил он, заметив маленькую кучу пыли на том месте, где стояла вампирша.
– Да, – устало выдохнул Саймон. – Можно и так сказать.
– О да, мы это сделали, кровосос! – Джон отсалютовал сжатым кулаком. – Когда-нибудь ты будешь гордиться, что сражался плечом к плечу с Картрайтом!
– Я не сказал, что она не нарушила Закон, – кажется, в сотый уже раз объяснил Саймон. – Я сказал: если даже она его и нарушила, почему мы должны были ее убивать?
К тому моменту, как они вернулись в Академию, ужин, конечно, уже закончился. Но в порядке награды за труды ректор смилостивилась и открыла для них столовую и кухню.
Рассевшись за двумя длинными столами, двадцать учеников с жадностью вгрызлись в черствые яичные рулеты и безвкусную шаурму. Академия вернулась к своей традиции подавать на стол блюда национальных кухонь но поваром у них, похоже, работал маг: все блюда как одно казались специально зачарованными, чтобы на вкус ничем не отличаться от собачьего корма.
– Потому что так надо, – пояснил Джон. – Если вампир – да неважно, любая нежить – нарушает Завет, кто-то должен уничтожить преступника. Только не говори, что ты до сих пор этого не понял.
– А почему бы не посадить его в тюрьму? – упорствовал Саймон. – Или не предать суду Нижнего мира?
– Саймон, ты не понимаешь. Так заведено, – вмешалась Жюли. Он думал, что после того разговора в коридоре прошлой ночью девушка станет относиться к нему мягче, но не тут-то было: в голосе ее то и дело слышались резкие нотки, да и в выражениях она особо не стеснялась. – Тут не действуют ваши тупые простецкие законы. Это Закон, понимаешь? Данный Ангелом. Он выше всего остального.
Джон гордо кивнул:
– Dura lex, sed lex.
– Даже если он неправильный? – уточнил Саймон.
– Как он может быть неправильным, если это Закон?
«Молча», – едва не схамил он, но вовремя остановился. Джон – редкостный кретин и кулаки в ход пускает не задумываясь.
– Понимаете, это звучит так, словно вы все – сектанты, – попытался оправдаться Саймон.
Пальцы его теребили Звезду Давида на шее. Семья Льюисов никогда не была особо религиозной, но отец всегда охотно помогал ему разобраться в воззрениях евреев на мир и понять, что они считают правильным, а что – неправильным.
«У тебя всегда есть пространство для маневра, – говорил он Саймону, – возможность самому понять вещи как они есть».
Он учил сына задавать вопросы, возражать власти, разбираться в правилах, прежде чем слепо им следовать.
«Умение спорить – благородное наследство еврейского народа, – любил говорить отец. – Оно дано ему Богом».
Саймон невольно задумался: что бы отец сейчас сказал, узнав, что он сидит тут, среди упертых фанатиков, и спорит с ними о каком-то высшем Законе. Что значит быть евреем в этом мире, где по земле разгуливают вооруженные демоны и ангелы и творят на каждом углу свои чудеса? Вести себя так, словно ничего ровным счетом не происходит?
– Закон суров, но это закон, – с отвращением повторил он. – Ну так и что с того? Если закон неправильный, почему бы его не изменить? Знаете, на что был бы похож сейчас мир, если бы люди до сих пор жили по пещерным законам?
– Знаешь, кто разговаривал так же, как ты? – не предвещающим ничего хорошего голосом спросил Джон.
– Дай-ка угадаю. Валентин? – нахмурился Саймон. – А знаешь, как я догадался? Да потому, что во всей вашей истории Сумеречных охотников лишь он один потрудился задуматься и начать задавать вопросы. Ага, точно: я – это он, обаятельный, злой и опасный преступник. Я собираюсь устроить революцию. Бегите докладывайте.