Академия воровского дозора
Шрифт:
– Женат, – ответил Арсений. – Но у меня как-то все намного проще.
Махнув рукой, Пономарев поплелся в подъезд.
Вернувшись в отдел, Хабаков в который уже раз перечитывал дело Вайнсберга, внимательно рассматривал многочисленные фотографии. У Иосифа Марковича была внешность потомственного интеллигента, а потому трудновато было идентифицировать с тем, что он о нем знал. Но по следственной работе Арсению было известно, что даже маньяки любят рядиться в обличие добрых дядюшек.
Все сходилось. Пономарев подъехал на Печорского, четырнадцать, в тот
Вайнсберг и Корсунь – уголовники, причем со значительным стажем. У обоих в крови нелюбовь к правоохранительным органам, и фраза, брошенная Вайнсбергом, не могла быть случайной. Так можно высказаться только о бывшем сотруднике полиции. Подобными словами в уголовной среде не разбрасываются, за это можно серьезно ответить.
Вайнсберг предупреждал своего «коллегу», чтобы тот оставался бдительным. Но вот «сумасшедший»… Непонятно, как это было сказано: в переносном смысле или все-таки в буквальном. Возможно, что этот бывший полицейский совершил какие-то правонарушения, за что его отправили в сумасшедший дом. В таком случае он должен быть в базе данных, а следовательно, информацию о нем можно будет проверить.
Отложив в сторону дело, Арсений решительно поднял телефонную трубку:
– Это майор Хабаков беспокоит.
– Слушаю, товарищ майор.
– Мне нужен список всех сотрудников полиции за последний год, уволенных со службы за правонарушения и проходивших впоследствии обследование в психоневрологическом диспансере.
– То есть тех, кто имел проблемы с психикой?
– Именно так.
– Как срочно?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Завтра утром получите распечатку.
– Хорошо, жду к завтрашнему дню.
На следующий день распечатки вместе с фотографиями бывших полицейских лежали на его столе. Всего шесть человек, среди них три сержанта, лейтенант и два капитана. Взгляды у всех шестерых серьезные, преисполненные полной решимости дать бой беззаконию. Из таких фотографий впору печатать агитационные плакаты, призывающие на службу в полицию. Вот только один из них в приступе ревности зарубил любовницу топором, двое других попались на банальной краже в магазине, а еще двое были связаны с оргпреступностью и сливали в банду всю полученную информацию. Шестой избил подследственного, у которого дядя оказался весьма высокопоставленным чиновником в администрации города. А когда его пытались задержать коллеги из отдела внутреннего расследования, он заперся в кабинете и стал отстреливаться. А вот если посмотреть на его фотографию, так ничего дурного о нем и не скажешь, вполне доброжелательная физиономия.
Собрав фотографии, майор Хабаков отправился к Пономареву. Тот оказался дома и встретил его едва ли не как старинного приятеля.
– О! – воскликнул обрадованно. – Заходи! Садись к столу, сегодня у нас борщ!
Выглядел он вполне трезвым. Из кухни выглянула его суровая супруга. При ближайшем рассмотрении вполне милая женщина, улыбнулась почти ласково, даже не верилось, что тот пронзительный голос, что он слышал вчера во дворе, мог принадлежать этой хрупкой женщине. В ней не было ничего общего с той сварливой бабой, громко вопящей через распахнутое окно.
– Вы уж извините, что я на вас накричала в прошлый раз. Я ведь не знала, кто вы на самом деле.
– Ничего, я не обиделся, – улыбнулся Арсений.
Вполне благополучная семья. Отношения нормализовались, и теперь глаза женщины лучились откровенным счастьем. Все-таки между этими двумя людьми были самые настоящие чувства, переживавшие непростые испытания.
– Знаете, он у меня безотказный, вот к нему алкаши со всей округи и липнут. Да вы проходите, не стесняйтесь… Чего в прихожей топтаться?
Хабаков прошел в комнату и почувствовал себя невероятно комфортно в этой небольшой квартире среди чужих ему людей.
– Давай сюда, – повел Пономарев майора в соседнюю комнату. – Здесь у меня что-то вроде кабинета. У нас ведь шумно бывает, малышня подрастает, когда дети галдят, так я прячусь от них здесь.
– А сколько их?
– Трое.
Небольшая комнатка, можно сказать, почти чулан, с небольшим окошечком, выходящим во двор. Из мебели – крошечный стол, где хозяин, отгородившись от семьи, предавался размышлениям; затертое кожаное кресло и пара стульев по углам. На стенках в три ряда висели детские красочные рисунки, добавлявшие настроения. В такой комнате ему, должно быть, невероятно уютно.
Присели на стулья, жалобно пискнувшие, посмотрели друг на друга, думая каждый о своем, а потом Пономарев поинтересовался:
– Так что ты хотел спросить?
– Я надолго не задержу. – Вытащив несколько фотографий, Арсений положил их перед Пономаревым: – Узнаешь кого-нибудь?
Внимательно посмотрев на снимки, тот поднял один, на котором был изображен капитан полиции.
– Знаю вот этого человека.
– Откуда ты его знаешь?
– Так это тот самый сумасшедший мент, о котором говорил Иосиф Маркович.
– Ты уверен?
– Абсолютно! Хотя он здесь помоложе будет и в форме, но я его все равно узнал. Взгляд у него какой-то холодный. Вроде бы и на тебя смотрит, а такое впечатление, что куда-то мимо. Неприятный тип!
– Спасибо, – сложил фотографии майор. – Ты нам очень помог. Все, пойду!
– Ну-у…
Дверь открылась, и с подносом в руках, на котором курились две тарелки с наваристым борщом, вошла гостеприимная хозяюшка.
– Мы вас просто так ни за что не отпустим, – строго объявила она. – Вы непременно должны попробовать мою кулинарию. Будут еще и беляши!
– Оставайся, майор, – охотно поддержал супругу Пономарев. – Таких знатных беляшей ты нигде не попробуешь! Отвечаю!
– Сдаюсь! – поднял руки Арсений и остался на беляши.
Послеобеденное время принесло немало интересного.
Итак, сумасшедшего капитана зовут Петрушев Николай. На вполне заурядном лице – ничем не лучше и не хуже других – не распознать ни следов недуга, ни какого-то полоумия, разве что слегка увеличены надбровные дуги (по заверениям антропологов, характерные для неандертальцев), но это не болезнь, а анатомическая особенность. Внешность не Сократа, разумеется, но на дурака тоже не тянет!