Академонгородок
Шрифт:
Ай да Следопут! Вот это голова! Такую бы голову — да на всех поделить, хоть по кусочку каждому бойцу отведать!
Ломанулись мы в щель — прямо давку устроили, и впереди всех — Утюг. Следопут на землю соскочил, предупреждает:
— Эй, полегче там! Под ноги смотреть, рты не разевать! Тут ведь тоже зубы встречаются…
Какие там зубы! Мы как на склад влетели, так прямо растерялись. Глаза в разные стороны, честное слово! Вот это добыча! Без конца и без края. Взрослая кольцами свернулась плотно, и кольца лежат — до потолка. Молодая — короткими хвостами, тонкой пластиной, крючком, всякой загогулиной — на полстены куча! Самая жирная, в мягкой шкуре, на толстые бревна намотана, и тоже — несметно. А помимо того
Эх, как пошли мы нагружаться, да обматываться! Тут уж нас Следопут не учи! Длинную тянем, на нее короткие цепляем, так чтоб только еле-еле волочь. Да поперек еще — плоских с дырками, а на них уж — каких попало, внасыпуху.
— Хватит! — Следопут орет. — Пора возвращаться! Завтра опять придем!
Ну, смешной! Завтра! Завтра еще будем живы или нет, а добыча — вот она, сегодня! И пока мы ее с места сдвинуть можем — будем нагружать! Вот как не сможем, тогда ладно. Один, последний, хвостик скинем. Хотя, вряд ли…
Уж Следопут и уговаривал, и дрался, и на командира кричал — ничего сделать не мог. То-то, брат! Это тебе не двери открывать. Нет такой силы, что бойца от добычи оторвет!
Наконец, тронулись, медленно, но со всей красотой. Ползет куча, а нас из-под нее почти и не видно. Дверь пришлось настежь распахнуть, и то еле протиснулись. Наконец, выползли на голое место. Через травы ломиться — нечего и думать, двинули проплешинами в сторону большой гари, к дырявой башне. А чего стесняться? Мы тут хозяева теперь! Добычи, сколько хотим, столько и волокем. Гарь, и та — наших ребят работа, Смурняга с Клюквой ее устроили, когда с дырявой башни добычу рвали. Да куда ни глянь — везде все теперь наше!..
Вот тут-то он и появился. Вымахнул на пригорок прямо перед нами — будто из моего же сна выскочил, из старой покойницкой памяти — в общем, сразу я его узнал. Ловкий, глаза озорные, а сам при этом — огромный, аж тошно, и зубы такие, что тоска. И сразу понятно, что бежать бесполезно. Все, отбегались.
— Дождались, сволочи! — Следопут хрипит. — Бросай все — и врассыпную!
Глупый он все-таки, хоть и колотый. Ну сколько можно объяснять, что бойцы добычу не бросают? А если который и бросит, так недолго после того проживет. Свои же и прикончат. Не для того мы такую муку перед походом принимаем, чтобы взять и все бросить. Наоборот, вцепись в нее всеми зубами и когтями — может, и не оторвут…
Только зверь отрывать никого и не стал. Подскочил к командиру, да голову ему и скусил. Напрочь! Только хрустнуло. И сразу — дальше. Утюг еще лапами загребает, а этот уже возле следующего бойца. Хвать поперек загривка — готов! Следующая — плетюнина задница из-под кучи торчит, а там и до меня очередь дойдет. Я уж и глаза закрыл, готовлюсь.
И вдруг — что такое? Слышу опять следопутов голос, но уже совсем с другой стороны. Да неужто он бросил-таки добычу?! Не может того быть! У меня даже глаз сам собою раскрылся. Вижу, и точно, Следопут от нашей кучи черти где. Но не удирает, а, наоборот, забежал к чудищу сзади и кричит, шипит, плюется! На себя отвлекает. Зверь, поначалу только фыркнул — погоди, мол, и до тебя очередь дойдет — но на Следопута не бросился. Зачем, когда вот они, плетюнины окорока, прямо у него под носом? Да неправильно он рассчитал. Только хотел окорочка отведать, как Следопут подбежал сзади и за его собственный окорочек — цап! Визгу такого я отродясь не слыхал. Рванулось чудище, чуть всю добычу нам не разметало, крутанулось на месте — и за Следопутом. Да тот, не будь дурак, давно уже удирает, без выдумок, без зигзагов, а держит прямиком на клетку. Ага. Вылитая клетка стоит посреди поля, совсем как дома у нас, только здоровенная и без верха. А внутри у нее — ну почти как в пустом холме — добыча на добыче! Но не кучей,
Следопут, видно, давно в этой клетке дыру углядел, кинулся прямо к ней, юрк — и внутри! Зверь на прутья налетел, но не пробил — сам чуть не убился. Зарычал свирепо, давай землю под прутьями рыть.
Мы стоим, смотрим. А что делать? Далеко с добычей не уйдешь, да и носильщиков меньше стало. Слава Богу, зверь на нас — никакого внимания, роет, только камни летят. Следопуту тоже деваться некуда. Сидит в клетке, ждет. Ну и дождался.
Зверь, даром что здоровый, а порыл-порыл, втиснулся под прутья и, глядим, голова уж в клетке! Уперся, рванулся — и весь там! Беда Следопуту! Сам себя в крысоловку загнал. Тут бы ему надо по клетке побегать, зверя закружить, да в ту же дыру и выскочить, а он, бедолага, с испугу сплоховал, полез, чего-то, наверх, прямо по добыче, с ветки на ветку, со ступеньки на ступеньку. Да разве от такого убежишь! Следопут со ступеньки на ступеньку прыгает, а зверь — сразу через три. Добро еще — понапутано там из добычных пластин, крючков да хвостов — прямо заросли. Нам отсюда как следует не разобрать, но видно, что несподручно здоровенному чудищу по этакой путанице Следопута гнать. Однако, и не отстает.
Следопут со страху уж на самые хвосты забрался, думал, там его зверю не достать, да просчитался. В три прыжка влетело чудище на самый верх и, по хвостам шагая — прямо к нему, теснит в самый угол. Тут уж нам очень хорошо все видно — забрались высоко, как на показ. Жмется боец к решетке, на нас оглядывается. Ну и мы смотрим. Без командира остались, сейчас и проводника прикончат…
Зверь, кажется, и не спешит, выбирает, как половчее его ухватить. Пасть разинул, зубищи наружу выставил и — шажок за шажком — все ближе…
А что дальше произошло я вам и не скажу — не разглядел. Следопут метнулся, будто от отчаянья, да, оказалось, неспроста. Ухватил он какую-то блестящую загогулину, вроде той, что на двери, и — дерг! А от нее — искры! Как загудело в клетке, хвосты разом дрогнули, зашелестели меж собой, и, не знаю отчего, но зверь вдруг тявкнул жалобно, заскулил, задергался, как в спину уколотый, а потом голоса у него совсем не стало. Так молча и околел.
Мы из-под кучи своей повылазили, глазам поверить не можем: добыча убила своего же сторожа! А Следопута — главного на свете вора — пощадила! Это как же понимать? Выходит, и впрямь, мы здесь законные хозяева? Раз добыча сама в руки просится, и не зверюге охранному помогает, а нашему бойцу-добытчику? Вон он, из клетки выбирается, гордый, как сто отрядных командиров. К нам идет ленивой походочкой, и морда сонная, будто все ему нипочем и раз плюнуть.
Окружили мы его, в бока пихаем, молодец, дескать, этакое страшилище уконтрапупил!
— Ладно, чего там! — Следопут отмахивается. — Пошли скорей отсюда, пока другие не вернулись…
— Нет, погоди, — Плетюня ему в ответ, — тут одно маленькое дельце осталось…
Все обступили Следопута еще плотнее, слушают, что Плетюня говорить будет. Смотри-ка ты! Увалень, увалень, а тут разговорился, что твой командир!
— Это, — говорит, — хорошо, Следопут, что ты зверя победил. А что в пустые холмы нас привел, так просто замечательно. Мы этого теперь никогда не забудем.
— Ну? — Следопут ничего не понимает, смотрит на каждого по очереди.
Не догадался еще, хоть и умный.
— А вот то, что ты добычу бросил, — Плетюня неторопливо объясняет, — это очень плохо.
Дошло, наконец, до Следопута, заметался.
— Да вы что, ребята?! Вот же она, добыча! Целехонька! Я же спас ее! И вас всех от собаки спас! Разве непонятно?!
Плетюня ко мне поворачивается.
— Чего он раскричался?
— Уговаривает простить.
— Как это так — простить? — Плетюня удивляется.