Аксенов
Шрифт:
Е.П.:Ты себя цитировал, а мне-то ведь тоже хочется… Я придумал ставшее популярным выражение: мол, вся современная русская проза вышла из аксеновской джинсухи… Это очень относится к нашему нынешнему разговору. И сейчас я тебе расскажу о происхождении этой, возможно, спорной мысли, понимаешь. Значит, дело в том, что, когда я жил в квартире… в квартире покойной Евгении Семеновны Гинзбург, там висела Васина куртка джинсовая, очень красивая, такая, с беленьким воротничком, примерно в таких сейчас ходят многие бомжи… понимаешь.
А.К.:Воротник из искусственного меха.
Е.П.:Да, из искусственного меха. И мне эту куртку страшно хотелось поносить, понимаешь, но я боялся, что я курточку-то возьму, выйду — и Васю встречу. Нехорошо. Я поделился сомнениями…
А.К.:Да и затрещит тулупчик-то…
Е.П.:Нет-нет, еще все о'кей было тогда, тогда еще у меня был вес примерно на пятнадцать килограммов меньше. И вот я поделился этими сомнениями с другом, Виктором Владимировичем Ерофеевым, а он человек добрый, значит, не прочь дать совет товарищу, и он мне дал совет.
А.К.:Бесплатный.
Е.П.:Да, бесплатный. Он сказал: ты курточку-то бери и иди в ней гулять в метро, и там можешь гулять в ней хоть весь день.
А.К.:Потому что Вася там не бывает.
Е.П.:Ну да, Вася уже тогда в метро не ездил.
А.К.:Так ты надел эту курточку-то?
Е.П.:Нет. Здесь уже возникает тема моих отношений с Василием Павловичем Аксеновым — не только духовных, но и материально-одежных. А эти отношения тоже много говорили о нем, о его вкусе. Я помню, он на какой-то день рождения подарил мне замечательную элегантную жилеточку, такую красную.
А.К.:А, я помню ее…
Е.П.:До сих пор мой сын Вася носит ее.
А.К.:Я помню ее, стильная. Наверняка куплена в Лондоне.
Е.П.:Нет, это он подарил еще до того, как уехал.
А.К.:Ну и что? Что, он до отъезда в восьмидесятом году в Лондоне не бывал?
Е.П.:Да, может, и привез… А уже после его отъезда, через какое-то время, мне звонит одна иностранная дама и говорит: вам от вашего друга Василия есть одна вестчь, так примерно она произнесла. Теперь-то она без акцента говорит, вышла замуж за русского и здесь живет… Да, и вот мы встречаемся с ней в лютую стужу около гостиницы «Пекин», я получаю сверток, а там так называемый дутик — пальто тогда модное.
А.К.:Ни фига себе! Это ж объемный был подарок…
Е.П.:И вот я в Васином дутике хожу…
А.К.:Хорошая вещь, во-первых, элегантная, во-вторых, полезная, теплая.
Е.П.:И сапоги мне Вася же прислал, называлась фирма вроде «Билли Джеймс», эта надпись была на подошве, идешь, а на снегу отпечатывается — «Билли Джеймс», «Билли Джеймс», «Билли Джеймс»… Я это даже в рассказ один вставил. Да… Слушай, раз уж мы Бродского упомянули, есть история и о нем в связи с передачей одежды из-за бугра. Это ведь прямо ритуал такой был… Как только отъехал наш дорогой Юра Кублановский, его вышибли, и примерно проходит полгода, мне звонит француз какой-то, назначает встречу, я, значит, покупаю две бутылки шампанского, встречаю его на метро «Университет» — он жил в университетской гостинице, — мы идем с ним в какой-то гнусный шалман, выпиваем две бутылки шампанского, француз пьянеет и говорит, что вот на нем дубленка, она такая потертая, прямо надо сказать, но очень дорогая, не сомневайтесь, и это ваш друг Кублановский вам послал, и он просил, чтобы вы мне дали взамен, ну, какую-нибудь любую одежду. А я был тогда в стужу, прямо надо сказать, одет в китайский плащ, причем очень старый. И я говорю, вы знаете, у меня вот только китайский плащ. А он говорит: «Это настоящий китайский плащ? И вы мне можете его отдать?!» Он был в восторге. А плащ синего такого мерзкого цвета и продувается насквозь… К изумлению пьяни в этой пивной, которая удивлялась, чего два придурка сначала пили шампанское в пивной, а потом один снял дубленку дорогущую и отдал другому, который ему плащ поганый взамен отдал… Ну, подумали ханыги, или допились, или в карты проиграл.
А.К.:Хорошая сцена, очень литературная.
Е.П.:А происхождение этой дубленки похлеще даже будет, чем того знаменитого Васиного пальто. Потому что я выяснил, что когда-то ее носил какой-то лютый белый эмигрант, князь-граф, в общем, когда она была еще совсем новая, потом она была у Бродского…
А.К.:О, ты дубленочку-то не выкидывай…
Е.П.:А Бродский передал ее Кублановскому, а Кублановский передал мне.
А.К.:Не выкидывай, не выкидывай, музейная вещь.
Е.П.:Вон она висит в прихожей, порвалась вся…
А.К.:Эта дубленочка есть воплощение того, чем была одежда в целой эпохе русской культуры. То есть когда эта культура была советской или антисоветской… Вот ты мог бы надеть ту Васину жилетку, а сверху надеть эту рваную дубленочку на получение, допустим, премии «Триумф», и пришли бы тогда с тобой на получение премии и Вася, и Бродский! И Кублановский, и князь Голицын какой-то… Вот что значит одежда.
Е.П.:Духовно они были бы со мной. Незримо, так сказать.
А.К.:Вот что такое одежда, когда она не просто одежда, а вокруг нее выстраивается миф. Вот у Васи всегда было такое, немного мифотворческое отношение к одежде.
Е.П.:Я еще одну историю расскажу, связанную с Васей и моей одеждой, подаренной им. Это история такая, немного мистическая… Как ты, конечно, помнишь, в две тысячи восьмом году пятнадцатого января с Аксеновым случился тот самый ужасный инсульт… А пятого января он был у меня на дне рождения. Выходит он из лифта и сразу стал мне пенять, что я растолстел, стал говорить, что мне надо бегать. А я сказал, что я не бегал, не бегаю и бегать не буду.
А.К.:Да подожди, что ты мне рассказываешь, я же был там у тебя, на этом дне рождения.
Е.П.:Ну да, разумеется, но, может, не видел, что он мне подарил опять потрясающую жилетку, жилетку и одновременно тоже дутик. Такой известной спортивной фирмы, не буду ее называть, чтобы не попрекали рекламой. Такая элегантно-полуспортивная жилетка. Но мне такие спортивные вещи… ну, не очень, понимаешь… Так она у меня и висела, я поблагодарил его, но жилетку эту не надевал. И вот, когда это несчастье случилось с Васей… И прошло еще, наверное, с полмесяца… Я однажды думаю, дай-ка я, уже тепло стало, надену жилеточку. Я ее беру, лезу в карман, а там лежит Васина записка, квадратик такой, написанная в стихах, типа пиши рассказ, та-ра-ра-раз… Я лезу в другой карман — и там лежит записка: пиши роман, та-ра-ра-рам, пришла пора романов… Я лезу в третий карман, а там «пиши спектакль, та-ра-ра-раль», что-то там такое, я потом тексты эти найду обязательно. То есть меня аж холодом прошибло, потому что я знаю, что он лежит без движения, а я это читаю, когда он уже где-то между этим светом и тем. Вот я и говорю, что история взаимоотношений между мною, Васей и одеждой, она имела еще, так получается, и какую-то мистическую сущность.
А.К.:Знаешь, надо эту главу заканчивать на этой истории, потому что у меня аж, честно говоря, мурашки от нее побежали по коже. Как вы с ним через жилетку поговорили…
Е.П.:Понимаешь, во всем этом очень много литературы. И очень много неприятия советской жизни. Вот как называли Солженицына-то? Литературный власовец?
А.К.:А Аксенов — литературный стиляга. Тоже чуждый, антисоветчик… Но! Была одна существенная вещь, которая отличала Аксенова-стилягу от обычного антисоветчика: Аксенов как бы играл на том же поле, что и советские штатные литературные генералы. Вот Михалков с золотой звездой на твиде по ЦДЛу проходит… А вот и Аксенов тоже в твиде, да еще и подороже… Он мне рассказывал такую историю: когда он поехал в Лондон, он там купил себе пиджак твидовый серый, то есть серо-черный все в ту же клеточку пье-де-пуль, «куриная лапка», тогда это очень модно было. В этом пиджаке он почти на всех фотографиях конца семидесятых, в том числе на одной фотографии, где мы с ним сидим. Изумительный, надо сказать, был пиджак. И вот Вася рассказывает: знаешь, я когда купил этот пиджак в Лондоне и пришел в гости к английскому профессору какому-то, литературоведу или писателю, Вася тогда назвал к кому, но я уже не помню, так вот тот сказал: «О, какой хороший пиджак, сколько ты за него отдал?» А Вася сказал правду — пятьсот фунтов. И англичанин говорит — таких пиджаков не бывает. А Вася ему говорит — я знаю, что Михалков покупает по четыреста… Вот какие сложные отношения были между одеждой и советско-антисоветскими писателями. А английскому интеллектуалу это все по фигу, он знает, что таких пиджаков не бывает, потому что дороже ста фунтов он за пиджак не платил в своей жизни и считал, что дороже — неприлично.