Акт исчезновения
Шрифт:
Я так и не получила ответа на вопрос: что происходит, черт возьми? С другой стороны, и так понятно, что происходит: поступки громче слов.
В голову приходит одна мысль, и мой большой палец зависает над ярлычком поиска в Инстаграме [9] в телефоне. Знаю, это дорога в безумие. Если я пойду по ней, то очень скоро мне станет очень больно, и все же в какой-то степени я хочу этой боли. Она заполнит пустоту в комнате, появившуюся после того, как Энди ушел, забрав все вещи Джорджа.
9
21 марта 2022 г.
Я набираю ее имя…
Появляется аккаунт. Ее тщательно продуманная интернет-жизнь в точности такая, как я и представляла. Наоми Фэрн и ее до боли крутая жизнь. Вот пост двухдневной давности: полароидный снимок, на нем бледная рука, которая держит сценарий, прикрывая титульный лист. Простой золотой ободок на среднем пальце, прозрачный лак для ногтей, рукав серого худи.
Наомифэрн: Новая работа. Пока не могу сказать, какая, но она особенная.
В конце смайлик. Всмотревшись, я вижу, что это не просто какой-то абстрактный злак: смайлик призван символизировать рожь. Забавная подсказка для преданных подписчиков. Я вдруг вспоминаю, что ей всего двадцать один.
Просматриваю ее предыдущие посты в поисках чего-нибудь, что поможет объяснить мой опустевший дом. Одна запись привлекает внимание. Опубликовано на прошлой неделе.
29 января. Хэмпстед-Хит [10]
Наомифэрн. Тени
На снимке – две тени, удлинившиеся на зимнем солнце на дорожке в Хэмпстед-Хит. В кадре видны носки ее белых туфель, а справа – краешек обуви другого человека. Внутри все переворачивается: эта обувь мне знакома. Я зажимаю и увеличиваю изображение, сгорбившись и щурясь на телефонный экран, словно восьмидесятилетний старик на своей одинокой кухне.
10
Лесопарковая зона на севере Лондона.
Вытертый темно-синий «Адидас». Его кроссовки. Он покупал их при мне. Тысячу раз он разбрасывал их по дому, а я подбирала и ставила на место. Сердце просто разрывается, а потом я чувствую гнев – резкий, как ожог кислотой.
Он бросил меня ради нее. Как он мог подумать, что это в порядке вещей – так поступить со мной? После всего, что мы говорили друг другу, кем были друг для друга… Шесть лет. И ни слова. Никаких объяснений. Просто ушел…
Меня скручивает от гнева; я чувствую себя зверем, готовым зарычать.
Закрываю аккаунт Наоми и кладу телефон на кухонную стойку. Лучше пока оставить его там.
Сосредотачиваюсь на дыхании, пытаясь справиться с новым приливом слез, которые щиплют глаза. Нужно сохранять спокойствие.
Я не могу винить Наоми. Бог знает, рассказал ли ей Джордж обо мне – может, она даже не подозревает о моем существовании… Я убеждаю себя, что нельзя винить ее, потому что помню себя в двадцать один – помню, как была влюблена. Нельзя забывать: виноват он, а не она. Он ушел сам – его
Ей двадцать один, а Джорджу в ноябре исполнится тридцать. Ради самосохранения я не буду больше думать об этом: теперь это не мое дело.
Блуждаю взглядом по кухне, по оставшимся вещам. Разве у нас не должно оказаться чего-то большего, чем телевизор с плоским экраном, чайник, тостер и блендер? Знаю, сейчас не время принимать такие решения, но все же задумываюсь, не продать ли квартиру. Я считаю ее своей. Я внесла первоначальный взнос, мое имя указано в ипотечном договоре. К тому же мы не женаты. И я одна полностью оплачивала ипотеку последние пять месяцев. Я сама решаю большинство проблем. Так что в каком-то смысле Джорджа уже давно здесь нет. Интересно, смогу ли я рассказать кому-нибудь о том, что произошло, внутренне не умерев? Так, чтобы не пришлось играть роль жертвы… Я не жертва.
Мой гнев снова выплескивается через край. Как я могла быть такой дурой, чтобы полюбить его? Доверять ему?
Выпрямившись, делаю глубокий вдох и пытаюсь отвлечься. Нужно решить, что делать.
Есть один прием с переосмыслением – я использовала его, когда заходила в тупик, работая над ролью в «Эйр». Когда роль грозила поглотить меня. Когда я вдруг ощутила всю тяжесть ответственности: мне предстояло рассказать историю Шарлотты Бронте. Каждый раз, когда мне не удавалась сцена, или я замерзала, или уставала, или боялась, я спрашивала себя: а что бы сделала Джейн? Не что сделала бы я сама, а что бы сделала Джейн, окажись она здесь и сейчас?
И я задаю себе вопрос: а что бы сделала Джейн?
И ни на секунду не задумываюсь, потому что знаю ответ. Ведь я так долго жила ее жизнью…
В романе Джейн спрашивает себя: «Кто во всем мире позаботится о тебе?» И отвечает: «Я сама о себе позабочусь».
Мне тоже нужно о себе позаботиться.
Она бы вышла из игры. Она бы себя защитила. Джейн двигалась бы дальше. Нужно прижечь рану, чтобы спастись от заражения. Вот что мне нужно сделать: взять себя в руки и изменить сценарий, который приготовил для меня Джордж.
На месте Джейн я бы отправила электронное письмо. Нашла бы другую работу, как можно дальше отсюда. Двигалась бы вперед и приспособилась.
Думаю о единственном спасательном круге, о хорошей новости – моем лучике радости среди тьмы. Следующие несколько месяцев будет больно, но со мной все будет в порядке. Я не стану играть ту роль, которую отвел мне Джордж. Я напишу собственный сценарий.
Телефон так и лежит безмолвно на кухонной стойке. От Джорджа ни слова. Никаких извинений. Вообще ничего.
Джейн не раскисла бы, не заплакала и не написала спьяну эсэмэску. Джейн собралась бы с мыслями.
Я глубоко дышу и сосредотачиваюсь на двух буквах… ЛА – Лос-Анджелес.
И с этой мыслью беру телефон и набираю Синтию.
3
Другая страна
Солнечные лучи. На выходе из самолета меня обдувает свежий калифорнийский бриз. Лондонский февральский холод давно позабыт, позади пять тысяч миль; я набираю полную грудь весеннего воздуха и, прищурившись, смотрю в безоблачное лазурное небо над головой. Стягиваю кашемировый свитер, достаю из сумки солнечные очки и иду к терминалу вместе с другими пассажирами по раскаленному лос-анджелесскому асфальту.