Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Шрифт:
Папа умер в 1978 году. Я общалась с ним три года. Он был нежен и трогателен со мной. Говорил: «Ты не была ошибкой одной ночи. Ты была нашим задуманным планом». Для меня это было очень дорого, потому что в детстве люди часто обижали меня, оскорбляли: я-де — «безотцовщина». Мне было так важно, что у меня есть отец, настоящий, что я — не незаконнорожденная, что меня он любит.
Первое время наше общение было довольно сложным. Мой английский язык состоял из трех-четырех слов. Потом — пятидесяти… И я пошла учиться языку в Колумбийский университет. Наступил момент, когда мы с папой могли посидеть, поговорить… Но отец тяжело заболел.
Когда я навещала его в госпитале, он знал, что его конец близок. Говорил мне без всякой бравады: «Я умираю». Он был гулякой. Курил. Любил выпить. Любил женщин. Женился, разводился.
У отца был рак горла. Говорить ему было очень трудно. Трудно дышать. Но успел сказать мне: «Передай Зое, что она была единственной женщиной, которую я по-настоящему любил… И еще… Я так счастлив, так горд, что у меня такая дочь». Через неделю его не стало.
Любила ли я отца? Да! Так же, как маму? Нет. Успели ли мы сродниться? И да, и нет. Слишком о многом надо было еще сказать друг другу. Но мы были вместе какое-то время, это дорогого стоит».
Вернуться в Москву Виктории помешала настигшая ее, неожиданная любовь. Избранником оказался летчик авиакомпании «Пан-Америка» Фредерик Ричард Пуи, двухметровый красавец, довольно скоро предложивший Виктории руку и сердце. И она согласилась. Понимала, что, оставаясь в Америке, теряет работу, очень возможно — профессию. «Я решила быть домашней хозяйкой и растить детей», — сказала она. Но то, что было бы вполне приемлемо для кого-то другого, оказалось не так просто для одаренной, темпераментной русской актрисы.
Ей было в это время тридцать лет. И дома в эти годы начинать с нуля актерский путь достаточно поздно. Тем паче в Америке. С акцентом, который так или иначе все равно присутствует в речи русских артистов, играющих на английском языке, — даже при самой замечательной выучке. Мужчины и женщины из России играют обычно выходцев из Восточной Европы, роли второго и третьего плана. Пример тому и вроде бы удачно сложившиеся за рубежом судьбы Владимира Машкова и Ингеборги Дапкунайте, которая, уехав в Англию, не только много снималась в Европе и США: ее партнерами были Том Круз, Джон Малкович, она даже играла на сцене, но опять же «девушек из Восточной Европы». И это амплуа почти закрепилось за ней. И хотя внешность Виктории Федоровой соответствовала западным киностандартам, ее бы постигла подобная участь.
«Я выбрала любовь, а не профессию, — потом скажет она. — Когда родился сын, мне было тридцать лет, я считалась «старой мамой»…» Таким было ее осознанное решение. Поняв, что она остается в Америке, Вика позвонила в Москву Зое Алексеевне и обещала матери, что, если у нее, мягко говоря, возникнут «сложности» в связи с браком дочери и ее решением остаться в США, Виктория вернется. Но в тот момент все прошло гладко.
Федорова с мужем поселились недалеко от Нью-Йорка в собственном трехэтажном доме, на берегу океана. Родился сын Кристофер Александр, началась совершенно иная жизнь со всеми ее сложностями. В магазин Вике приходилось ходить со словарем в руках. Беседуя с продавцами, кассиром, она искала слова, листала страницы толстой книги, мучилась, злилась. Иногда плакала. В конце концов, проблема разрешилась, Виктория овладела разговорной речью, позже и писала на английском. Труднее было принципиально вписаться в американское бытие. «Я — очень открытая». «Ах, гуляй душа! — говорила Вика, приехав в Москву после долгого отсутствия. — А там все по-другому. Был один случай… Я работала фотомоделью, у меня была съемка для журнала «Харпере Базар». Накануне я сильно поругалась с мужем и, когда мне уже сделали грим, все вспомнила и не смогла удержаться от слез. Ко мне подошла женщина, заместитель главного редактора журнала, и довольно жестко спросила: «В чем дело?» Я ей все рассказала. И она ледяным тоном произнесла: «Запомни, ты в Америке, и поэтому все свои семейные дела оставляй дома. Ты пришла сюда работать…»
Америка — страна, так сказать, коммерческая. И разговоры там соответствующие: Уолл-стрит, деньги и т. д. и т. п. Не мое все это, скучно мне. Я вспоминала Москву. Сидишь. Вроде бы ни о чем таком не говоришь… а интересно! Близко. Мне не хватало такого понимания, тепла. Хотя грех было жаловаться: семья, муж, ребенок. И американцы, поверьте, славные люди, но чего-то мне недоставало. Это не ностальгия, но вот к горлу иногда подкатывало…»
Когда Федорова вышла замуж и осталась в Америке, какое-то время она занимала внимание прессы. То была своего рода сенсация: дочь адмирала Тейта и русской кинозвезды, пострадавшей от сталинского режима, сама — уже известная актриса… Викторию пригласили сняться в не очень значительном сериале. Сыграла с Джеком Леммоном в картине Артура Пена «Мишень». Была лицом косметической линии «Александр де Маркофф». Эта фирма вела свою историю из России, и ее привлекла русская красавица-актриса. Кремы, духи, любая новая продукция выходили с портретом Виктории Федоровой, в том числе супермодные духи «Энима» и крем «Княжна Эверли».
Однако Федоровой этого было недостаточно. Она была занята сыном, которому уделяла много времени, занималась домом… Но… «Когда ты актриса, ты — актриса навсегда!» — воскликнула Виктория на пресс-конференции, которую она дала, впервые после долгого отсутствия приехав в Москву…
Она начала писать, по ее словам, психологический триллер с элементами мелодрамы. Потом вернулась к теме, которая занимала ее воображение еще в Москве: исторический роман о Руси XIV века. Князья, монголы, любовь, шантаж, казни. Сама перевела на английский язык большую часть текста. Но больше всего ее волновала судьба матери. Виктория написала сценарий, в котором надеялась сыграть главную роль русской актрисы, прототипом которой была Зоя Федорова. Сказала продюсерам, что только на этом условии отдаст им сценарий. Однако они мыслили иначе. «В Америке все сводится к формуле «Куплю — продам», — говорит актриса. — Мое имя «Виктория Федорова» американским зрителям ничего не говорит, и билеты на фильм с этой артисткой в главной роли мало кто купит. Продюсер вздохнул: «Кто будет отвечать за те пятнадцать миллионов, что мы вложили в фильм? Нет, нужна звезда!..». Билась я, билась головой о стену — и сдалась. Ответила: «Хорошо!» Заговорила с мамой на эту тему, она сказала: «Если не ты, то я хотела бы, чтобы эту роль сыграла Софи Лорен». И вот потрясающее совпадение, нет, даже нечто мистическое! Звонит мне в двенадцать часов ночи мой продюсер мистер Петерсон, естественно, ничего не знавший о словах мамы, и говорит: «Роль твоей матери может сыграть Софи Лорен».
И я встретилась с Софи Лорен. Первое впечатление от нее — королевское величие. Входит и заполняет собой комнату. Она всегда была в моем представлении недосягаемой, неземной. А оказалась такой простой, лишенной всякого зазнайства. Мы стали беседовать. Я ей рассказывала о маме. Она заплакала. Помню — тушь потекла у нее по щеке. Сказала: «Такая человечная, такая горькая, такая прекрасная история…». Подарила мне свою книгу о макияже и подписала: «Моей дочери Виктории. Мама София». К сожалению, все это ничем не кончилось, хотя Софи Лорен искренне хотела сниматься в этой картине».
Шли годы. Рухнула благополучно начавшаяся семейная жизнь. Федорова разошлась с мужем, через какое-то время был продан дом. Сын остался с матерью. Помнится, когда Виктория первый раз приехала в Москву из Америки, она рассказывала, что русского языка Крис не знает. Первое время русским словам его учила бабушка, Зоя Алексеевна, когда приезжала в гости к дочери. Но внуку было всего три года, когда она погибла. И русский язык остался для Криса чужим. Языком, который он откровенно не хотел знать. Федорова говорила об этом с иронической тоской, обращая иронию к себе, теряющей свое любимое дитя. «Единственное слово, которое знает Крис, — «обезьяна»…» — добавила она. И еще горше улыбнулась.
«Крис всегда увлекался спортом, — рассказывала Виктория, приехав в постсоветскую Москву. — Баскетбол, теннис, футбол, бейсбол… Играет в регби. Я хожу на все его игры. Болею за него. Кричу: «Давай, Крис!». Потом он мне говорит: «Перестань позорить меня своим акцентом. Все знают, кто кричит!» Крис не видел фильмов, в которых снималась его мать… Федорова избегала острых характеристик, рассказывая о своих взаимоотношениях с сыном. Но было понятно, как она страдает от отчужденности, все больше отдаляющей ее от Криса. «Для моего сына, которому я искренне пыталась привить те же жизненные принципы, которые мне прививала моя мама, главное значение имеют деньги, хорошая работа, возможность весело проводить время…».