Актовый зал. Выходные данные
Шрифт:
Трулезанд отлично справился и с епископом, хотя тот не читал Энгельса, даже чтобы посмеяться, не читал. Этот служитель церкви без страха переступил порог комнаты, называвшейся «Красный Октябрь», и для начала признал, что картина, где Сталин набивает трубку, исполнена истинной человечности. Он опустил все свои титулы, скромно сказал, что зовут его Фангельторн, что он из местной консистории и зашел к ним по совершенно определенному поводу. Накануне обитатели этой комнаты — все четверо, стало быть и Якоб, — побывав в районном загсе, сделали
— Быстро сработало, — удивился Роберт, и Фангельторн понял его тотчас.
— Мы всегда сотрудничаем с городскими властями, — объяснил он, — так было и с советской комендатурой, и даже с господином Хайдуком мы наладили прекрасные отношения. Тем более я буду вам признателен, если вы объясните мне ваш шаг.
— Это шаг принципиальный, — заявил Квази и, казалось, хотел пуститься в разъяснения, но Роберт удержал его.
— Разрешите задать вам вопрос, господин пастор, или вы не пастор?
— Я епископ.
— О, сам епископ! Тогда разрешите два вопроса, господин епископ. Считаете ли вы, что мы должны вам отвечать, то есть считаете ли вы, что это наш долг? И второй вопрос: вы всегда лично посещаете тех, кто совершает подобный шаг?
— Ни в коем случае. На сей раз его совершили одновременно четверо, и по долгу своего сана я должен лично заняться явлением, которое приняло такой размах. На другой ваш вопрос ответить труднее. Вы не обязаны мне отвечать, я хочу сказать, нет такого закона, который принуждал бы вас к этому, но я считаю, что, ответив, вы поступили бы как порядочные люди.
— Порядочность. Да, словечко это прочно вошло в обиход, — сказал Роберт, — все, кто от нас чего-нибудь хочет, знают его.
— Ваше замечание звучит резко, но у вас, наверно, есть свои причины так говорить. Именно поэтому я и пришел.
— Господин епископ, ваше посещение для нас большая честь, — сказал Трулезанд. — Но дело в следующем: через час у нас собрание, а до того нам надо обязательно съесть картофельный салат, который дала мне с собой моя тетя, до завтра он испортится, а салат этот — единственный повод выпить томатное винцо, которое привез Исваль. Поэтому разрешите нам закусить и не откушаете ли с нами?
— Конечно, кушайте, и благодарю за приглашение, но я сыт. А вот вы упомянули томатное вино? Это нечто необычное.
— Оно и по вкусу необычное, — ответил Трулезанд, — но гнали его из пшеницы, а потому — подпольно. Томатное же вино никто не запрещал, и это как-то легче выговаривается.
— Кажется, вино изобрел кто-то из ваших людей? — спросил Роберт.
— Не успели вы сделать свой шаг, как уже говорите о нас как о чем-то далеком и чужом.
— Я никогда и не был близок к вам, господин епископ.
Квази разделил вино и салат, не забыв епископа Фангельторна. А потом поднялся и произнес:
— Щебечут пташечки в лесу, сейчас съедим мы всю еду. Ваше здоровье! — Он зажал нос и осушил стакан.
Якоб, Роберт и Трулезанд поспешили последовать его примеру, и епископ не отстал от
— Что верно, то верно, — сказал Фангельторн, — напиток весьма своеобразный.
— Какие же напитки употребляете теперь вы, — спросил Трулезанд, — при конфирмации и прочей чеп… прочих торжественных случаях?
— У нас всегда кое-что в запасе найдется. Церковь умеет вести хозяйство. Позволю себе пошутить: теперь, когда вы четверо сделали этот шаг, запасы вина иссякнут чуть-чуть позже. Правда, грустная шутка получается, но я здесь не для грустных или веселых шуток, я пришел из-за вашего шага. Вы хорошо все взвесили?
Они ответили, что «хорошо», и Квази поднял полный стакан:
— Пищит мышонок в норке, съедайте все до корки. Ваше здоровье!
Они снова зажали носы и, с трудом проглотив томатное вино, быстро заели его салатом.
— А вы каждый вечер наслаждаетесь сей жгучей жидкостью? — спросил Фангельторн и взглянул на уровень вина в бутылке.
— О нет, — ответил Трулезанд, — только когда Исваль побывает дома. А Якоб вообще впервые в жизни хлебнул винца, при конфирмации ему пришлось удовольствоваться водой с сиропом, его всегда трясет, когда на уроках литературы речь заходит о вине, этом благороднейшем из напитков.
Епископ посмотрел на Якоба.
— У вас прекрасное старинное имя. Оно никак не подходит к сделанному вами шагу. Иаков, служивший ради Рахили. Пример верности. И вдруг такой шаг.
Квази задумчиво поднял стакан и громоподобным голосом изрек:
— Кричат в траве перепела, подайте нам еще вина. Ваше здоровье!
— Будь что будет, — сказал епископ, зажал нос, выпил и стал есть. А когда его тарелка опустела и Трулезанд подложил ему еще, Фангельторн, не жеманясь, съел вторую порцию, но, заметив, что хозяева на него поглядывают, сказал:
— Не знаю, в чем дело, но у меня такое ощущение, будто жидкость сия, столь хитроумно названная вами томатным вином, растворила содержимое моего желудка и теперь в нем образовалась пустота, которую необходимо заполнить. К тому же салат ваш успокаивающе действует на обожженную глотку. И тем не менее я был бы вам премного благодарен, если бы вы кратко объяснили мне мотивы вашего шага. Просить вас об этом — мой долг, даже в этом доме и за вашим столом.
Квази хотел было еще раз наполнить стаканы, но Трулезанд отрицательно покачал головой.
— Господин епископ, — сказал он, — шаг наш объясняется следующим. Мы сочли невозможным называться христианами и не быть таковыми. Это честнее. У нас не хватает образования, чтобы одновременно состоять в партии и в церкви. Мы рады хоть с одним текстом справиться.
— Удивительнейший ответ, — произнес епископ, — я ожидал услышать ссылку на несовершеннолетие при крещении, или утверждение, что господь, по-вашему, недостаточно оберег мир от страдания, или даже эту ужасную мысль, что религия есть опиум.