Акты отчаяния
Шрифт:
Я вернулась в спальню и заметила на полу возле кровати, на которой я спала, пару туфель на высоких каблуках, флакон духов и увлажняющий крем от «Авен» на столике. Возможно, его подруга – ровесница моей матери, подумала я. Вот настоящая, реальная жизнь, в которую я вошла, притащив с собой свою грязь. Я никогда еще не чувствовала себя настолько жалкой, созданной для единственной цели – быть дешевкой. Он вызвал мне такси, и я поняла, что он никогда больше мне не напишет. Так и оказалось.
8
Я тогда работала официанткой в хипстерской гамбургерной и постоянно была на взводе
Мы сразу подружились и продолжали общаться даже после того, как я неожиданно вылетела из университета. Когда она выражала желание сходить на танцы, то, к моему удивлению, говорила буквально и не имела в виду, что хочет напиться. Я была благодарна ей за то, что хотя я пила гораздо больше нее, она никогда не заставляла меня комплексовать на этот счет и даже не давала почувствовать, что замечает мое пьянство. Невинная и общительная, она редко бывала одна. Казалось, ей совсем не нужны ни анонимность, ни личное пространство, даруемые уединением. Я восхищалась ее непринужденностью и правильностью, ведь моя потребность в общении была иной, условной и обострявшейся, если ее не удовлетворить.
Мы съехались, когда она окончила университет и мы обе работали официантками на полную или почти полную ставку – в зависимости от прихотей наших менеджеров. По выходным мы кутались в пледы и флиски на нашем ужасном костлявом диване, слушали радио, писали в блокнотах, отправляли электронные письма или занимались «сбором информации», что в моем случае означало чтение статей в «Википедии» про малоизвестных серийных убийц и конспектирование поразивших меня подробностей: «Удерживая девушку в заложницах, он дал своей жертве почитать “Остров сокровищ” и посмотрел вместе с ней фильм “Капитан Крюк”». Или: «В подростковом возрасте убийца мог достичь сексуальной разрядки, только когда продырявливал женские фотографии».
Мы пили крепкий чай, не доставая из кружек пакетиков, дымили самокрутками, а по вечерам иногда вместе разгадывали кроссворд. Мы готовили еду из консервированных бобов, пожухшей зелени с кучей чеснока, нарезанных помидоров и анчоусов – разбивали во все это яйцо, жарили на плите и вытирали тарелки остатками хлеба, принесенными одной из нас из ресторанов, где мы работали. Хотя я, в отличие от Лизы, беспокоилась и с тревогой ждала, что будет дальше, наш бытовой союз меня успокаивал. Меня восхищала ее способность превращать любое место в дом: уже через несколько дней после нашего заселения даже отвратительный сырой туалет обзавелся настенными украшениями и статуэтками и ощущался нашим.
Лиза была настолько неиспорченной, что иногда я невольно закатывала глаза: ее пикники, трезвые званые ужины со съедобными цветами и жаренными целиком рыбинами и приключения в поездах казались мне личным оскорблением. По правде говоря, я хотела всего этого хотеть, с радостью жила бы такой жизнью. Точнее, я с радостью производила бы впечатление, что ею живу. Все, что Лиза делала для удовольствия, хорошо смотрелось со стороны, но не привлекало меня само по себе. Я думала, что жизнь, которая выглядит такой чистой, размеренной и возвышенной, позволит мне получить то, чего я хочу на самом деле, – новых людей, их внимание, влечение, любопытство.
Иногда я испытывала к людям вроде Лизы – людям, которые никогда не выходят из себя, во всем соблюдают умеренность и ложатся спать не позже часа ночи, – что-то похожее на презрение. Я ценила в себе постоянную готовность потакать своим желаниям и поддаваться сиюминутным низменным телесным порывам, которую принимала за вольный дух. Возможно, этим благоразумным людям просто не хватает смелости вести такой же честный образ жизни, как я? Мне не приходило в голову, что Лиза поступает именно так, как хочет, что ей хочется жить своей спокойной и воздержанной жизнью. Я не считала так, потому что мне казалось непостижимым, что можно выпить и не захотеть еще. Я не понимала, что у некоторых нет такой потребности.
По вечерам Лиза иногда открывала красное вино, украденное одной из нас из ресторана, делала глоточек, потом глоток побольше и, с удовольствием выдохнув, отставляла бокал. Следующие пару часов она попивала из него, пока читала или возилась на кухне. Наслаждение первым бокалом вина было мне чуждо; я, морщась, осушала бокал залпом, алкоголь, накладывавшийся на вечное похмелье, был на вкус мерзким и кислым, пока не начинали действовать первые две порции.
В свой двадцать первый день рождения я устроила у нас дома вечеринку. Лиза и ее новая девушка Хен пекли в кухне торт для меня. Одеваясь у себя в комнате, я слышала внизу их нежное оживленное воркование, и когда я сошла по винтовой лестнице Лыжной хижины в летящем красном платье в пол, обе ахнули от восхищения.
Лизе удалось нечто, казавшееся мне столь же невозможным, как умеренность в выпивке: она оставалась одна – по-настоящему одна, даже на свидания не ходила, – пока не нашла своего человека. За время нашего знакомства она почти ни с кем не целовалась, и я втайне удивлялась, что ей не скучно и не одиноко, хотя и понимала, что ее образ жизни лучше моего. Благодаря воздержанию можно заслужить историю любви.
С Лизой так и произошло – она сама построила свою жизнь, счастливую и самодостаточную. Потом в эту жизнь вошла Хен, только и всего. Они были влюблены, и в их отношениях не было ничего мучительного и унизительного. Все сложилось так, как они рассказывали, и я знала, что со мной никогда не произойдет ничего подобного, потому что не могла провести и дня, не говоря уже о нескольких годах, не озираясь в поисках кого-то, на кого можно направить свои чувства.
Помню, что многие делали комплименты моему эффектному платью и просили меня покружиться, чтобы посмотреть, как оно красным облаком взлетает вокруг меня, и я чувствовала себя красивой и остроумной. Помню, что в какой-то момент все собрались в бар и, когда мы высыпали на улицу и курили на тротуаре, дожидаясь остальных, я поссорилась с нашим соседом. Помню, что чувствовала себя во всеоружии в своем праздничном наряде и держалась вызывающе и что, когда я ему грубила, Лиза положила руку мне на плечо. После помню только, что на следующий день почему-то проснулась не в своей постели, а в Лизиной.