Акула пера в СССР
Шрифт:
– Сначала обсудим по-человечески, так? – глянул я Сапуну в глаза и опустил на землю.
– Всё так. Пересечемся один на один, переговорим…
– Давай, хватай Толстого и тащи к Тихановичу, в заводскую больницу. Скажешь – пальцы сломаны…
Тиханович – тот самый легендарный дубровицкий хирург-травматолог – жил в пяти минутах ходьбы, рядом с больницей. Если он смог вправить мне ноги после аварии – в будущем, то наверняка поможет и Толстому. Может, там и не перелом вовсе, а вывих или сильный ушиб… Если бы не доктор Тиханович, я бы в лучшем случае хромал всю жизнь, а в худшем – катался на коляске. Этому Человеку с большой буквы было всё равно – чья смена, какое
– Да, да… – закивал Тимох.
Она кинулась мне навстречу:
– Живой!
– Ну а что со мной будет? Это ж Дубровица – тут даже хулиганье знакомое.
– А что они хотели?
– Да ничего, просто пьяные… Разошлись краями.
– Ничего себе – краями! – Тася потащила меня под свет фонаря, чтобы осмотреть боевые ранения. – Вон как тебя разукрасили! Погоди, у меня в машине есть аптечка, сейчас…
Она на секунду замерла, чтобы проводить взглядом три согбенные фигуры: толстую, которая баюкала руку, скорчившуюся тощую и еще одну высокую, гордо шествующую, но с разбитой рожей. Тимох со товарищи и вправду двигали в сторону больнички – и это было хорошо.
– Значит, краями? – хмыкнула она. – А ты, Гера, отчаянный парень!
– Да они пьяные были, я ж не хотел никого травмировать… Ащ-щ-щ! – вместо йода Таисия просто пшикнула на ссадину у виска духами, а потом прошлась еще и ваткой, вытирая сукровицу.
Что за мода у этих советских женщин – пшикать в лицо мужчинам духами и всякими одеколонами? Видимо, остальные царапины и синяки особых опасений не вызывали, потому что она, весьма пикантно изогнувшись, полезла в салон машины – прятать аптечку.
– Поехали? – сказала Тася, и вдруг ее язычок пробежался по губам.
У меня перехватило дыхание – да ладно? Я молча сел в машину, на пассажирское сиденье, и смотрел, как она поворачивает ключ в замке зажигания, выжимает сцепление, переключает передачу… Красное платье сбилось, обнажая подвязки телесного цвета чулок и нежную кожу бедра, и я почувствовал, что теряю голову.
В какой-то момент Тася направила автомобиль в глухой проулок, заглушила мотор и сказала:
– Нет, я так больше не могу, – и подалась всем телом ко мне. – Ну где ты?..
Кто там сказал, что в СССР секса не было? Тогда какого черта в «Волгах» так классно раскладываются сиденья?
Глава 10, в которой случаются неожиданные находки
Никогда не относился к близости просто. Наверное, есть люди, для которых секс – это что-то вроде массажа или мастурбации друг об друга. По крайней мере, кинематограф и массовое искусство конца двадцатого – начала двадцать первого века именно такой нарратив и транслировало, старательно убеждая юношей и девушек быть проще, раскрепоститься, наслаждаться друг другом… Может быть, у кого-то и получалось, черт его знает. У меня – нет. Связь – это связь. Люди, которые пили вместе – уже связаны. Которые работали рука об руку, дрались плечом к плечу (или глаза в глаза) – тоже связаны.
Это каким уровнем эмоциональной тупости нужно обладать, чтобы провести ночь с женщиной и дальше жить своей жизнью, как будто ничего и не было? Об обычной рассудительности и говорить не приходится. Собутыльник уже как бы имеет моральное право одолжить рубль до получки – вместе ж пили! Побитый – может подкараулить в подворотне с кирпичом в руках. Как в таком случае можно надеяться, что связь гораздо более яркая и эмоциональная никак не аукнется в будущем? Тем более если женщина – восхитительная, если всё было так
В общем, с утра пораньше в воскресенье я напялил кеды, выпил колодезной водички и на голодный желудок пошел рефлексировать. По телу разливалась легкая, приятная ломота – ну, вы понимаете. Но на душе было пасмурно. Тяжело быть вдумчивым и рефлексирующим. Был бы я как Сапун – простой и прямой, так горя бы не знал!
Где лучше всего предаваться тяжким думам о горькой судьбе своей? Для меня ответ был очевидным – в церкви. Где найти церковь в СССР? Вопрос свирепый.
Минут за тридцать я добрался из Слободки до центра Дубровицы, миновал злосчастные Дом культуры и Дом быта, прошел мимо почты и «Детского мира», полюбовался на рисованную рекламу кинотеатра «Беларусь». Судя по ней, зрителю предлагался некий отечественный фильм «Безымянная звезда» – никогда про такой не слышал. И что-то индийское – но на следующей неделе.
Памятник готической архитектуры конца девятнадцатого века – Свято-Троицкий костел – был кастрирован. У него снесли колокольню, на окно-розу поместили вывеску «ПИВБАР», около главных ворот поставили похабную мусорницу из опиленного газового баллона. Продавать пиво в костёле – это верх цинизма.
Через пару десятков метров от бывшего костела – мясной павильон и краеведческий музей, который был пристроен к старому зданию православного Успенского собора. Меня как громом ударило, когда я увидел, в каком состоянии находится это некогда монументальное здание… Фасад музея, выкрашенный в бордовый цвет, с белыми колоннами, был лишь ширмой, за которой скрывались развалины. На старинных, толстых стенах произрастала зеленая поросль, ясени и березки пытались молодыми своими корнями раздробить столетнюю кладку… Огромная территория в центре города превратилась в дебри.
Я перемахнул через забор в два движения и остановился, разглядывая то, что в прошлом и будущем было и будет самым величественным памятником церковной архитектуры на десятки километров окрест. До войны большевики устроили тут Дом культуры, потом – планетарий. После войны – возвели пристройку и сделали музей, а основное здание забросили…
Восстанавливали его в двухтысячных обычные верующие мужики-дубровчане, которые в один день пришли сюда, в эти заросли с лопатами и топорами и вырубили всё, и убрали весь хлам, расчистили завалы и поставили вопрос ребром: собор надо отстроить заново! Мне тогда было лет десять, и я лично таскал кирпичи и землю, и чистил картошку для рабочих… Нас с пацанами было не выгнать со стройплощадки. Видеть, как на твоих глазах огромный храм обретает вторую жизнь, расцветает золотом куполов, покрывается росписями, и знать, что в это вложена и часть твоего труда – это было непередаваемо.
И вот теперь – снова развалины. И в ближайшие тридцать-сорок лет нет никаких шансов на то, что ситуация изменится. Это меня всегда удивляло – способность человеческого взгляда замыливаться. Вот, за забором – площадь, памятник Ленину, туда молодожены приходят с цветами каждую субботу, а стоит повернуть голову – и можно увидеть разгромленный храм, и молодые деревца, вцепившиеся в стены корнями.
Не поворачивают. Не видят.
В общем, вместо того, чтобы рефлексировать и переживать о судьбе наших с Тасей отношений, я здорово разозлился. Сходил в церковь, называется! Ну ничего, я еще поставлю тут всех на уши! И начну, пожалуй, с краеведческого музея. Ишь, расслабились – у них тут вторая Хатынь в районе, Машеров готов выделять силы и средства на увековечивание памяти жертв нацизма, а они и не думают родной Дубровице оформлять такой жирный туристический маршрут!