Акула пера в СССР
Шрифт:
– А меня Герман Викторович, Гера.
– Ну, будем знакомы, Гера.
Я сел на лавку, чуть ближе к двери, чем все остальные, оперся локтями на стол, уронил лицо на ладони и так и просидел долгое время. Подумать было о чем: например, об образе жизни и режиме дня. Вырубиться у трубы на крыше? Это до такой степени я задолбал сие бренное тело, что даже двужильный белозоровский организм выдал такой фортель! Нужен был отдых, однозначно…
И никто меня не трогал, не пытался «прописать», чего-то выпытать и в принципе – наладить контакт. Всем было просто плевать. Я так понял, что тут находились те, кого задержали
Пил народ в Дубровице мощно. Никак не меньше, чем сорок лет спустя. И большая часть преступлений и правонарушений совершалась именно под воздействием алкоголя. Эти, например, саженцы в скверике поломали. Варвары. Охота было саженцы в шесть утра ломать?
Усталость взяла свое – голова стала слишком тяжелой и постепенно опустилась на стол, веки потяжелели… Лязг двери ворвался в сон неожиданно: охрана по очереди стала вызывать моих сокамерников. До меня черед дошел нескоро, я успел умыть лицо под краном и вообще – привести себя в порядок настолько, насколько это было возможно. Спать на столе – дурная привычка. Даже страшно подумать, где я проснусь в следующий раз…
– Белозор! – раздался строгий голос. – На выход!
– Белозор? – а вот этот тембр был мне уже знакомым. – Какого хрена он тут делает? Давай его сразу ко мне в кабинет!
– Но…
– Сержант, ты понял меня? Ко мне в кабинет!
– Да, тащ капитан!
А я вроде как слышал, что милиция не очень-то любит друг друга по званиям величать… Может, это у них такой способ самоутвердиться? Так или иначе, сержант с невыспавшимися глазами повел меня по коридорам и переходам РОВД, и мы остановились перед деревянной лакированной дверью без таблички.
– Давай заходи, полуночник! Считай, повезло…
Я шагнул внутрь и сказал:
– Доброго утра.
– Доброго? – Капитан Соломин поднялся из-за стола, заваленного документами, мне навстречу. – Проснулся, стало быть, в каталажке и говорит доброе утро? Вы неисправимый оптимист, товарищ Белозор.
– Скорее, наоборот, – мялся у входа я. – Пессимист. Когда не ожидаешь от жизни слишком многого – даже возможность спокойно посидеть и подремать может показаться добрым знаком.
– А-а-а-а… – понимающе протянул капитан. – Садись вот на стул. Я воды закипячу, у меня чай есть – грузинский. Будешь?
– Буду.
Капитан воткнул в розетку вилку от большого кипятильника, покрытого известковым налетом. Чайник с помятым носиком начал шуметь сразу же, как только металлическая спираль прибора, сунутого в его полное воды нутро, покрылась пузырьками.
– Ну, рассказывай. Какого черта ты делал на крыше склада керамико-трубного завода в полночь?
– Скла-а-ад? – удивился я. – Графские развалины! Едва нашел целую стену,
– Так, Гера. Ты не понимаешь серьезности ситуации? Проник на охраняемую территорию, покушался на социалистическую собственность…
– На трубы-то? Я бы что – на плечах их утащил? И какая там охрана, если я просто открыл калитку и вошел? Два блохастых кабыздоха?
– Сторож вызвал милицию, – уже не так напористо сказал Соломин. – Но мы разберемся. И проверку на предприятие отправим. Чего ты там вынюхивал, акула пера?
Милиционер щедрой рукой сыпанул в чайник заварки и достал пиалку с рафинадом. Потом подумал и добавил к сахару еще сушки на тарелочке.
– А можете позвонить в редакцию и сказать, что я не прогуливаю, а в РОВД? – чуть заискивающим тоном попросил я.
– Ладно! – Соломин потянулся за аппаратом.
Пока он разговаривал с Аленой, явно заигрывая, я собирался с мыслями. Наконец капитан положил трубку, налил в керамические чашки с какими-то несерьезными рисунками в виде медведиков крепчайший, приторно-сладкий черный чай и протянул его мне.
– Пей. Отмазал я тебя, – он дождался, пока я отхлебну горячего напитка. И строго посмотрел мне в глаза: – Выкладывай.
– А чего тут выкладывать? Журналистское расследование!
– Шо, опять? – схватился за сердце он. – И снова – на разворот? И в «На страже»?
– Это уже будет зависеть токмо от воли пославшей мя жены… – в тон ему принялся кривляться я.
Почувствовал: с Соломиным – можно.
– И что там? В прошлый раз было оружие, а теперь? Работорговля, наркотики, терроризм?
– Не. Бригадир Большаков со своими людьми выкапывает новопреставленных товарищей, раздевает, разувает, снимает ювелирку и выдергивает золотые зубы. Это всё реализует – про комиссионки знаю точно, остальное надо выяснять. Вечером закапывают – ночью выкапывают, а? Ну, и там мошенничество и вымогательство – по мелочи…
Глаза Соломина стали квадратными. Он даже чай отставил в сторону.
– Доказательства? – спросил капитан.
– А какие доказательства? Выкопайте Сивуху, посмотрите, в каком он виде. Ну и, возможно, диктофонная запись есть, но там ветер шумел, я не знаю, что получилось.
– Так это ты туда полез, потому что директора «Термопласта» хоронили? А откуда зацепка-то?
– Так мне мужик звонил в редакцию – Петя зовут. Рассказал про хамство и беспредел кладбищенских, я ему порекомендовал к Глинскому сходить, пообщаться. А потом он с проломленным черепом к Тихановичу в больничку попал… Вот я и начал потихоньку разбираться.
– Разобрался… Петр Васильевич Гапоненко вчера очнулся и дал показания. Ехал на велосипеде, колесо подвернулось на высоком бордюре – упал. Дело было на Болоте, тамошняя шпана велосипед сперла, но «скорую» вызвали. Про кладбище тоже рассказал – с Глинским они всё полюбовно решили, всё отремонтировали.
– …ять! – сказал я. – Выходит, попал пальцем в небо. Но факт остается фактом. Сивуху можете эксгумировать – и всё станет сразу ясно.
– Слушай, Гера… Ты это. Помалкивай пока про свои открытия. Сивуха из-под земли никуда не денется. Я с Приваловым поговорю – будем делать, как он скажет. Мы с тобой люди маленькие, щелкни пальцем – и нет нас. Тебе – мины вспомнят, по браконьерам прижмут, знакомства твои вот эти, приблатненные…. Кастет, опять же.