Аквариум
Шрифт:
Я разволновался, хотя и не понимал отчего. Дыхание было поверхностным, приходилось напрягаться, чтобы втянуть воздух поглубже. Лишь через несколько минут я почувствовал, что тело немного расслабилось. Из-за ее вопросов о жене? Или о том, «вижу» ли я тишину? Или из-за тоски, которую я уловил в словах о «щелканье клавиатуры и скрипе колес»? Я встал и подошел к окну.
Джун смотрела в потолок, сцепив руки на затылке и откинувшись назад, — тонкая футболка на груди натянулась. Тишина. Наверняка, если бы не капало из крана да холодильник время от времени не принимался гудеть, она не слышала бы ничего, кроме своего дыхания и шевеления собственных мыслей.
«Тебя угнетает тишина?»
* * *
Первым делом электронное сообщение попадает на сервер и только потом отправляется дальше, поэтому ответа приходится иногда ждать несколько минут. В нашем диалоге то и дело повисали долгие паузы, во время которых я слушал тишину. И тишина вдруг стала меня раздражать. Слава Богу, раздалось «арпеджио», и я наконец прочитал: «Бывает, но не сейчас. Тишина прекрасна, если ничего не боишься. Но ужасна, когда ты не в силах ее принять. Ты не ответил на мои вопросы. Значит ли это, что я не должна тебя спрашивать? Предпочитаешь оставаться невидимкой даже в словах?»
Мне захотелось перебежать через дорогу, постучать в ее дверь и попросить прощения. За желание быть невидимкой, слабость и трусость, за мои вопросы. Ведь я до сих пор ни разу не подумал о том, какой ужасной может быть тишина. Хорошо, что Джун меня не видит! Я бы не сумел объяснить, почему чуть не плачу: сам не знал, что со мной происходит. Ее слова делали меня беззащитным, пронзали до глубины души — до сих пор я даже не подозревал о существовании подобных слов.
Я несколько раз вставал и подходил к окну, наконец сел и написал: «Спрашивай о чем угодно. Я могу уйти в сторону или совсем не ответить, если мне не захочется. Жены и детей нет. У меня вообще никого нет, и это меня устраивает. Я живу между двумя эпохами: одна уже закончилась, а другая еще не началась. В той, которая закончилась, у меня была профессия, была женщина и… Продолжать, пожалуй, не стоит, все это слишком сложно — я и сам не знаю, о какой женщине говорю… — не нахожу слов, чтобы выразить то, что хочу сказать.
Джун, я хотел бы извиниться. За то, что подсматривал за тобой. В последнее время именно ты стала тем человеком, который меня ждет. Знаю, это бред, мы даже незнакомы — как же ты можешь меня ждать! Не считай меня ненормальным — я не психопат, просто человек, который всерьез увлекся ожиданием. И тут появилась ты — сидишь у окна, тоже чего-то ждешь. Вот ты и стала человеком, с которым я ощутил внутреннюю связь.
Скажешь, бред сумасшедшего?
В последнее время я не раз ловил себя на том, что тороплюсь домой. Хочу поскорее увидеть, как там у тебя, мне нужно знать, что с тобой все в порядке, будто ты доверилась мне, рассчитываешь на меня и мне придется бежать в магазин, если у тебя вдруг закончится молоко.
Прости, знаю, что это глупость. Скорее всего я даже себе не хочу признаться в том, что подглядываю за женщинами в окна. И еще прости, что не сумел помешать грабителям ударить тебя и утащить компьютер вместе с текстом. За это мне больше всего стыдно».
Дважды перечитав написанное и немного поколебавшись, я все же отослал сообщение, хотя сначала мои размышления показались мне беспомощными, а чуть позже — не лишенными кокетства. Но я описал все так, как рассказал бы при встрече: сбивчиво, особенно не раздумывая. Вот пусть и прочтет все как есть. Мне было не по себе.
Я сделал усилие — к окну не подошел. Решил: не буду смотреть, как она читает письмо. Вместо этого пошел в ванную и почистил зубы.
Потом на кухню — приготовить эспрессо.
С чашкой кофе вернулся к компьютеру и стал ждать ответа.
Долгожданное «арпеджио».
«Я знала про тебя все с самого начала. Чувствовала твой взгляд. Но никогда не видела тебя по-настоящему. Только раз, мельком, в тот же день, как сюда переехала. Помнишь, еще шел сильный дождь? В окне напротив я заметила силуэт, и мне показалось, ты тоже размышляешь о смутной фигуре через дорогу. Но когда дождь закончился, а у тебя было темно, я сразу поняла, что ты за мной наблюдаешь. Женщины чувствуют взгляд. Спиной, кожей. Даже если тот, кто смотрит, остается невидим.
И нечего стыдиться. Меня это устраивает. Для меня ты своего рода свидетель. Не извиняйся, ты ничего плохого не сделал. И прогнать этих типов ты тоже не мог (силуэт, замеченный мной в день приезда, не слишком походил на Шварценеггера). Не зная тебя, я как-то уже с тобой сроднилась. И не нужно покупать мне молоко, просто будь там, где ты есть. Хотя бы иногда. Я тебе доверяю. Не знаю тебя, но доверяю. Так что ничего дурного нет в том, что ты на меня смотришь. Мне это нравится.
Когда я спросила, есть ли у тебя какая-нибудь профессия, ты ответил: „Да“. Типично мужской ответ. Женщина написана бы сразу, какая именно, а мужчина ждет конкретного вопроса. Итак, кто же ты по профессии?»
Я написал: «Звукоинженер. Но сейчас этим не занимаюсь. Что ты имела в виду, назвав меня своим свидетелем?»
Она ответила: «Это очень трудно объяснить. Моя новая жизнь какая-то нереальная. Вдруг оказалось, что отныне придется обходиться только руками. Половина моего тела мертва. Когда пишешь, как оно есть, кажется, будто это ложь, выдумка. И то, что рядом существуешь ты, дает мне своего рода гарантию, что все происходит на самом деле».
Я написал: «Ты хорошо объяснила. Я тебя понимаю. Может, все-таки напишешь еще раз, с самого начала? От твоего рассказа у меня по спине бегут мурашки».
Джун прислала ответ: «Не стану спрашивать, о чем именно ты говоришь. Спасибо. Это ведь комплимент, правда? И вовсе не нужно отвечать, как все мужчины в подобных случаях: да, мол, комплимент. Я и так знаю. Но не стану возвращаться к началу. Ведь совершенно не важно, с чего история начинается, по крайней мере моя история. Барри, давай прервемся — мне не терпится ее продолжить».
Согласие тут же было дано: «Хорошо. Объявись, когда появится желание».
И вдруг я почувствовал скуку, почти болезненную. Хотелось задать Джун еще так много вопросов. Что с ней случилось, давно ли она живет вот так, в кресле, почему ищет уединения, откуда родом, кто по профессии и тому подобное. Впервые за долгое время квартира показалась мне опустевшей. Всю первую половину дня мы провели, перебрасываясь электронными сообщениями, и лично я не имел бы ничего против, продлись это еще несколько часов. Я просто не знал, чем заняться.
Моя собеседница сидела и печатала, полностью погруженная в работу, но иногда, прерываясь и перечитывая написанное, вдруг делала то, чего я раньше за ней не замечал: теребила левой рукой сосок. При этом мыслями Джун уносилась куда-то далеко, и я был уверен, что она ничего не чувствует. Сидела она подчеркнуто прямо, развернув плечи и приподняв вверх подбородок, словно прилежная школьница на уроке хороших манер. И, глядя в пространство, пощипывала свою грудь. Странная привычка. А вдруг она так же ведет себя в общественных местах? В театре? Во время доклада? В аудитории? Бедный профессор, читающий лекцию, он наверняка собьется с мысли. Меня по крайней мере этот жест раздражал. А может, она описывает эротические переживания и текст ее возбуждает? Интересно, помнит ли она обо мне? О том, что я на нее смотрю? Или делает это специально для меня?