Алая аура протопарторга
Шрифт:
– Ну и что это у нас делается за окном?… Ах, из Лыцка приползло?… И что теперь? Мне самому облака разгонять?…
Он бросил трубку, едва не разбив аппарат. Ополоснулся изнутри энергией – и вновь взбычился над распластанным по столу «Вертоградом»…
Следующая заметка взахлеб расписывала чудеса, уже имевшие место во время погребения… Комсобогомолка Сериознова при одном только взгляде на мавзолей протопарторга излечилась от бесплодия и забеременела прямо на площади. Несколько слепых, дотронувшихся до лафета, на котором везли урну
У, словоблуды!… Портнягина душила ненависть. Трудно было с этим смириться, но на сей раз Партиарх Порфирий переиграл его с блеском… Пришлось прочистить чакры повторно.
Погода за окном стремительно улучшалась… И попробовала бы она не улучшиться! Наконец замурлыкал телефон, которому, честно говоря, давно уже пора было замурлыкать…
– Ну?…
– Привезли, Глеб Кондратьич…
– Что он?
– Жив… – как-то слишком уж уклончиво отозвались на том конце провода.
– Ведите!…
Глеб Портнягин откинулся на спинку кресла и воззрился на дверь. Лицо Президента окаменело – и не потому, что он опасался, как бы какой-нибудь подкравшийся со спины страшок не выдал ненароком его чувств. Во-первых, страшки сидели, как положено, за портьерой. А во-вторых, глава Лиги Колдунов Баклужино в данный момент ничего не думал скрывать. Большое человеческое сердце Президента, о котором столь часто писали столичные газеты, било, как колокол. Наконец кивнула сияющая дверная ручка – и в кабинет, сильно ссутулившись и глядя исподлобья, косолапо ступил…
Президент задохнулся и встал.
В кабинет ступил обрюзгший старик с сократовской выпуклой плешью и пегой разлапой бородой. Был он почему-то бос и одет в просторную старую рясу с бурыми подпалинами… Для полноты картины не хватало только венка из полевых цветов. Боже, что с нами делает время!… Неужели с этой вот дряхлой развалиной Глеб Портнягин когда-то, по молодости лет, пытался взять на пару продовольственный склад? Боже мой, Бож-же мой!…
За понурым плечом вошедшего возвышался статный полковник Выверзнев. Красивое мужественное лицо его выражало приличную случаю сдержанную скорбь.
Глеб Портнягин повел бровью. Полковник понимающе наклонил голову – и вышел, а запавшие от жалости глаза Президента вновь обратились к бывшему другу и подельнику.
Душераздирающие зрелище… Вместо мощного алого ореола – какие-то жиденькие клочья и колтуны из рыжеватых паутинчатых лучиков. Даже кинозвезды, чья аура давно выпита зеркалами и съемочными камерами, не выглядят столь удручающе.
Следом за Африканом прямо сквозь стену в кабинет вперлась целая толпа обрюзгших сгорбленных страшков. Огромное горе протопарторга было для них все равно что званый обед.
Президент вышел из-за стола, шагнул навстречу и бережно, как на похоронах, обнял бывшего друга.
– Эх, Никодим… – с болью выговорил он.
Сократовская плешь протопарторга
– Глеб… – В горле поверженного всклокотнуло рыдание. – Ты не поверишь… сам сдаваться шел…
Продолжая придерживать за плечи нетвердо стоящего на ногах Африкана, Глеб Портнягин подвел его к креслу, усадил.
– Мерзавцы, ах мерзавцы… – сдавленно приговаривал он. – Что же они с тобой сделали!…
Опустившись в кресло, Африкан сгорбился окончательно.
– В Гаагу отправишь? – старчески шамкая, осведомился он с видимым равнодушием к своей дальнейшей судьбе. Предыдущих сочувственных слов протопарторг либо не расслышал, либо не принял всерьез.
Глеб выпрямился. Глаза его метнули темные молнии.
– В Гаагу?… – оглушительно переспросил он, широко разевая львиную пасть. – Ну, нет!… Такого подарка они от меня не дождутся!…
Гневно оглянулся через плечо и легким дуновением развеял толпу рассевшихся посреди кабинета страшков. Раздражали…
Медленно, скорее с досадливым недоумением, нежели с надеждой, Африкан поднял измученное лицо, всмотрелся… Зная Портнягина с детства, на пощаду он даже и не рассчитывал… Одного не учел Никодим: с возрастом люди иногда становятся мудрее. Особенно если достигнут высшей власти…
Великодушие Президента застигло Африкана врасплох – и протопарторга накрыло синдромом Иоанна Грозного, любившего в трудные минуты предаться самоуничижению…
– Глеб… – надломленно, с покаянной слезой в голосе выдохнул Африкан. – Прости меня, Глеб!… Кругом перед тобой виноват, кругом!… Даже тогда… Даже тогда на складе… Не урони я там ящик с водкой – хрен бы нас повязал участковый! – У протопарторга вновь перемкнуло гортань. – Глеб, я уйду из политики!… – надрывно поклялся он. – Уже ушел… Давай забудем все… Давай снова станем друзьями…
Эта сбивчивая речь произвела на Президента весьма сильное впечатление, но отнюдь не то, на которое надеялся втайне сам Никодим. Поначалу Глеб Портнягин слушал протопаргорга с изумлением, переходящим в оторопь. Когда же дело дошло до заверений в дружбе, тяжелое лицо колдуна из бронзового стало чугунным. Воздух в кабинете отяжелел, как перед грозой. По углам испуганно заклубились угланчики и прочая мелкая проглядь. Под потолком треснул ветвистый разряд, а за всколыхнувшейся гардиной поднялась яростная толкотня…
– Да на хрен ты мне здесь нужен в друзьях? – воздевши к люстре огромные кулаки, грянул Портнягин во всю мощь своих обширных легких. – Ты мне там!… Там во врагах нужен! – И Президент неистово ткнул в сторону Лыцка. – Пока ты там – ты страшилище! Тобой в Америке детей пугают!… Им же против тебя союзник позарез необходим!… А союзник – это кто? Это – я!… Это – Баклужино!… Значит, гуманитарная помощь, значит, вступление в НАТО!… Займы, инвестиции, черт побери!… А теперь?… Слышишь?…
И оба старых врага оторопело прислушались к тишине над Президентским Дворцом.